Сэмюэль Беккет - Мерфи

Официантка стояла перед ним с до того отвлеченным видом, что он не чувствовал себя вправе считать, что проник в ее систему. Наконец, увидев, что она недвижима, он сказал:

— Принесите мне, — голосом младшего учителя, решившегося заказать блюда, рекомендуемые шеф-поваром, для школьного пикника. После этого предупредительного сигнала он остановился, чтобы дать возможность развиться предварительной стадии, т. е. первой из трех стадий реакции, в течение которой, согласно школе Кюльпе, переживаются основные мучения, связанные с ответом. Затем он прибег к раздражителю с прямом смысле слова: — Чашку чаю и пачку печенья ассорти.

Два пенса — чай, два пенса — печенье, идеально сбалансированная еда.

Как будто внезапно осознав его великую магическую силу или, быть может, это касалось его хирургических способностей, официантка перед тем, как ее унесло вихрями главной стадии, прошептала:

— Вера к вашим услугам, уважаемый.

Это не была ласка.

Мерфи все-таки верил в школу Кюльпе. Марбе и Бюлер могли обманываться, даже Уотт — лишь человек и не больше, но как мог ошибаться Ах?

Завершила (как она считала) Вера свой номер в гораздо лучшем стиле, чем начала. Когда она поставила поднос, трудно было поверить, что это та же самая прислужница. Поистине тут же на месте она по собственному почину выписала счет.

Мерфи оттолкнул от себя поднос, откинулся назад вместе со стулом и с благоговением и удовлетворением стал размышлять о своем ленче. С благоговением, поскольку как приверженец (время от времени) радикальной доктрины богоявления Вильяма Шампо он не мог не испытывать смирения перед такими жертвами, приносимыми его слабому, но неукротимому аппетиту, как не мог и опустить безмолвную молитву: «Пусть Господь смилуется над той частью себя, что я сейчас не смогу переварить». С удовлетворением, поскольку наступила высшая точка его деградации, точка, когда безо всякой помощи, в одиночку, он обставлял воротилу бизнеса. Сумма, которой это касалось, была мала, между пенсом и двумя (в исчислении розничной торговли). Но ведь и у него, чтобы развернуться, было на эту аферу всего четыре пенса. Он размышлял просто: если мошенничество в размере от двадцати до пятидесяти процентов от потраченного, осуществленное в период ожидания, не является примером больших прибылей и быстрого оборота, о которых говорит Сук, тогда где-то в его теории надувательства заключен серьезный порок. Но как ни расценивать эту операцию с экономической точки зрения, ничто не могло уменьшить ее достоинств как маленького триумфа тактики перед лицом исключительно неблагоприятных условий. Достаточно лишь сравнить противников. С одной стороны — гигантский союз помешанных на прибылях заправил в сфере общественного питания, в высшей степени наделенных безжалостным ловкачеством нормальных людей, располагающих всеми самыми смертоносными видами оружия послевоенного оздоровления, с другой — жалкий солипсист со своими четырьмя пенсами.

Затем жалкий солипсист, прочтя свою безмолвную молитву и заранее насладившись своим бесчестьем, проворно пододвинул стул к столу, схватил чашку с чаем и залпом осушил ее наполовину. Достигнув необходимого уровня, он тотчас же принялся давиться, захлебываясь и брызгая во все стороны, и причитать, точно в чай коварно всыпали мешок толченого стекла. Таким образом он привлек к себе внимание не только всех посетителей в зале, но фактически и официантки Веры, прибежавшей, чтобы как следует разглядеть, как она подумала, несчастный случай. Некоторое время Мерфи продолжал издавать звуки бачка, который заходится от слишком сильного напора, а потом сказал бесповоротно-ядовитым голосом:

— Я прошу китайского, а вы приносите мне индийского.

Хотя и разочарованная тем, что не произошло ничего более интересного, Вера не стала артачиться относительно исправления своей ошибки. Она была услужлива, эта девчонка из гнущей спину армии подневольного труда, неспособная предать девиз своих рабовладельцев, гласящий, что, поскольку клиент, иначе говоря, простофиля, платит за свое пойло в десять раз больше, чем стоит его производство, и в пять раз больше затрат на то, чтобы его залить ему в глотку, благоразумно прислушиваться к его жалобам в пределах, не превышающих, однако, пятидесяти процентов от его эксплуатации.

С новой чашкой чая Мерфи применил совершенно новую методу. Он отпил не более трети и стал затем дожидаться, когда Вера будет проходить мимо.

— Я дико извиняюсь, — сказал он, — Вера, за то, что причиняю вам столько беспокойств, но нельзя ли, как по-вашему, подлить сюда горяченького?

Так как Вера, по всем признакам, готова была взвиться, Мерфи обворожительно произнес свой «сезам»:

— Я знаю, что бесконечно замучил вас, но они слишком щедро отпустили коровий сок.

Ключевыми словами тут были «щедро» и «коровий сок». Ни одна официантка не могла бы устоять против заключенных в них обертонов соединения благодарности с молочными железами. А Вера была в сущности официанткой.

На этом кончается рассказ о том, как Мерфи ежедневно обставлял крупный бизнес за ленчем в достойных размерах, платя за одну чашку чая, а выпивая приблизительно 1,83 чашки.

Попробуй это как-нибудь, великодушный любитель снимать пенки.

Он чувствовал себя теперь настолько лучше, что у него зародился смелый замысел сохранить печенье на потом, под конец дня. Он допьет чай, затем захватит столько бесплатного молока и сахара, сколько сумеет прибрать к рукам, затем осторожно доберется до Кокпита и там съест печенье. Может, кто-нибудь на Оксфорд-стрит предложит ему ответственнейший пост. Он предался размышлениям, составляя точный план того, как с места своего нахождения он доберется до Тоттенхем-Корт-роуд, какой язвительной насмешкой ответит он магнату и в каком порядке, когда придет время, будет есть печенье. Он продвинулся не далее Британского музея и собирался с силами в зале древностей перед Гробницей с гарпией, когда нечто твердое, врезавшись ему в нос, заставило его открыть глаза. Оно оказалось визитной карточкой, которая тотчас же была отведена прочь, чтобы он смог прочесть:

Остин Тиклпенни

Поэт под парами

Из графства Дублин

Этот субъект не заслуживает никакого специального описания. Простая пешка в игре между Мерфи и его звездами, он делает положенный ему маленький ход, сражается, потом его сметают с доски. Вероятно, можно будет в дальнейшем найти применение Остину Тиклпенни в качестве шашки в детском варианте «уголков» или пешки в детских забавах рецензентов книг, но его шахматный период закончен. Между человеком и его звездами не бывает переигровок.

— Мне не удавалось привлечь твое внимание, — сказал Тиклпенни, — посредством того, что божественный сын Аристона [31] Платон. именует звуковым потоком, исходящим из души через губы, так что я, как видишь, позволил себе вольность.