Кристин Анго - Почему Бразилия?

В конце мая я все-таки встретила такого человека, это был Эрве, но я его не любила. Я чувствовала, что готова любить, оставалось только каким-то образом встретить ТОГО САМОГО. Я повторяла себе, что никогда не любила и меня никто не любил. Меня баловали, пленяли, обо мне заботились, — все это было, — и меня использовали, это да, но отношений на равных, без которых я теперь не представляла себе любовь, такого никогда не было, а именно их я и хотела. Я обсуждала это со знакомыми. Большинство от таких отношений отказались. Я не знала почти никого, у кого бы они были. Знакомые говорили мне, что это невозможно, что всегда существовали только отношения с позиции силы, что они присущи любви, являются ее неотъемлемой частью, что власть, презрение или слепое подчинение — неизбежное зло, одна из граней очарования, я даже слышала от кого-то: но, Кристин, это свойственно любви. Если все было действительно так, то, отчетливо понимала я, больше мне не выдержать. Я дала себе несколько месяцев, чтобы найти нечто другое. Вообще-то времени было маловато, но почему бы и нет. Я отправлялась в Париж не только с этой идеей, я ехала в Париж, полагая, что там очень много таких, как я, что там будут праздники, ужины, встречи и если я не найду любовь, то найду дружбу, что еще лучше. Выстрою свою жизнь вокруг нее. Я чувствовала, что это мне вполне по силам. Я всегда была способна на страстную дружбу, которая могла бы заполнить мою жизнь. Ну вот, 18 августа Леонора улетела. Моя дочка, между прочим. Самая большая любовь моей жизни. И так будет всегда. Любовь, с которой ничто и никто в мире не способен соперничать. Всего два месяца назад я смотрела, как она поливает цветы на балконе, и это было воплощением любви: вот человек, который делает чувство любви предельно острым, доводит его до высшей точки. Моя дочка. Я не увижу ее четыре месяца. Четыре месяца. Но уж их-то, эти четыре месяца, я использую как следует. И потом, я знала, что она будет счастлива, что ей будет хорошо там, в Техасе. Итак, 18-е, отъезд, Леонорин отъезд. Я 23-го должна была лететь в Париж, отправлялась туда, чтобы первым делом найти квартиру. То есть искала убежище. И я спокойно начала каждый день покупать «Фигаро». А потом, 23-го, в первый же день, посмотрела четыре квартиры. Когда я пришла в первую, там уже на улице стояла очередь из восьмидесяти претендентов. В Париже отбор происходит по анкетам, то есть вся система перевернута с ног на голову. Настолько спрос превышает предложение. Желающих впускают группами по десять для заполнения анкет. Затем их изучают, отбирают пять человек и по жребию выбирают первого. Четверо оставшихся становятся главными претендентами на квартиры, которые должны появиться и владельцы которых выдвигают те же критерии, а всем остальным просто желают удачи. И те благодарят — вполне искренне. Все понимают ситуацию, и между ними царит настоящее взаимопонимание, почти солидарность. Такого я никогда не видела, я была потрясена и открывала для себя совершенно новый мир. Назавтра я посетила квартиру возле Зимнего цирка, она принадлежала частным лицам. Правила были едины для всех: у входа снимать обувь, потому что ковровое покрытие только что выстирали. Мы сменяли друг друга у маленькой импровизированной стойки, нам задавали вопросы и записывали ответы. Узнав, что я писательница, владельцы были польщены, но одновременно у них возникли опасения — они-то знали, что колесо вращается. Неделя прошла, а мне все еще не удавалось ничего найти. Я больше чем измучилась. И к тому же книга вот-вот должна была выйти. Впереди меня ждали публичные чтения в театре «На холме», в большом зале, то есть нужно было выстоять. Семьсот человек будут слушать меня в течение полутора часов, их ведь надо как-то удержать. А я с головой погрузилась в жилищные проблемы. Я строила планы, и это мешало мне спать, я ждала ответа. Я говорила об этом, спрашивала у всех, каково их мнение. Я думала об этом, засыпая вечером. Перед глазами у меня стояли комнаты. Я себя в них представляла. Рассматривала план. Перечитывала объявление. Выходила из дому в шесть утра, чтобы купить «Фигаро» и первой позвонить по объявлению. Однажды утром, в полвосьмого, я позвонила, едва прочитав газету, по объявлению, которое мне вроде подошло, и женщина в ответ закричала: вы смотрели на часы? На что я пробормотала, что мобильник всегда можно выключить. И повесила трубку, устыдившись, почувствовав себя виноватой.

Целую неделю это на меня давило, и все это время я ни о чем другом не думала. Я была без сил, но по другим причинам, и если меня спрашивали «как дела?», я могла ответить: ищу квартиру. Большинство знало, что это такое, почти каждый имел собственную невероятную историю на эту тему. Случались моменты, когда я сдавалась, хотела вернуться в Монпелье и все отменить: чтения, выход книги, и «Культурный бульон», [5] «Культурный бульон» — популярная в те годы передача на канале TV-5 с ведущим Бернаром Пиво. назначенный на 22-е, тоже; со мной и теперь такое бывает — вдруг возникает навязчивое желание исчезнуть. Неожиданно что-то происходит, и я не вижу никакого другого выхода. Еще вчера я это испытала, а в течение года такое повторялось десятки раз. В тот момент, в конце августа, я колебалась между желанием исчезнуть, навсегда покинуть всех, и поиском двухкомнатной квартиры, что означало работу на полную ставку. Нужно было рассмотреть все, представить себя в этой квартире, увидеть, как открываешь дверь, как идешь по лестничной клетке. Пол. Маленькая кухня с большим стенным шкафом, чуть больше света. Почти ничего не видно. И все время нужно пытаться представить, представить себя — в этом месте. Вот пол. Увидеть себя в этом окружении. В маленькой кухоньке. Крохотный туалет. Двухкомнатная квартира с камином на обе комнаты и с такой большой штуковиной впереди, обогревательным устройством, общим для всего дома. Трехэтажный дом. Дворики. Проходишь здесь. Можно поставить маленький письменный стол напротив двери. И вот это стоит 7000 франков? А здесь кухня, в ней — маленькое окошко, оно открывается, плохо, но открывается. Агенты по недвижимости. Потолок сделан из полистирола. На полу — фальшивый паркет. А здесь между кухней и еще каким-то помещением, не помню, — маленький закуток, по-моему, совершенно бесполезный. Совсем крохотная комнатка, вот окно, а место есть только для кровати. В другой квартире — сидячая ванна, малюсенький водонагреватель, туалет. Пол какой-то непонятный. Электричество. Окно и вид из окна. Рядом есть то-то и то-то. Метро, такая-то линия. Пол с линолеумом, деревянный. Лестница. Крохотный дворик. Совсем микроскопический, три квадратных метра, в квартире — умывальник, что-то вроде подвесного потолка, странной формы окно, дверь, которую, похоже, взламывали раз пятнадцать. Здесь можно обустроить малюсенький уголок для отдыха. Но еще в самом начале я смотрела квартирку, в которой из окна открывалась панорама Парижа. Вообще-то по размерам она напоминала небольшой стенной шкаф, но от панорамного вида на Париж дух захватывало. Претендовали на нее немногие, потому что, кроме вида, там вообще ничего хорошего не было, да и стоила она слишком дорого для такой квартиры, то есть деньги брали за вид; но я ее сняла, согласилась на нее. Я вернулась в Монпелье, чтобы организовать мини-переезд. Я думала о Леоноре и повторяла себе: Господи, когда она приедет, то уже не увидит эту мебель, которую я сейчас увожу. Имею ли я право забрать эту вещь, могу ли изъять из ее мира этот предмет? Вот этот торшер? Или тот стол? Она ведь спросит про каждую вещь, что я с ней сделала. Мама успокаивала меня, говорила: выкинь из головы, все это временное, там посмотришь, и если нужно будет вернуться, вернешься.

Читать дальше