Луис Карлос Монталван - Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

Помню, как однажды на моего пса в Сансет-Парке кинулся питбуль. Было обычное утро, мы гуляли с Майком и Велли, и собаки носились друг за другом, как нерешительный защитник за перевозбужденным Эммитом Смитом. Я заметил, как появился питбуль с молодым пуэрториканцем, но не придал этому значения, пока хозяин не упустил поводок, а его пес помчался под гору и вцепился прямо Вторнику в горло.

Я тут же побежал, вонзая трость в землю. Одно дело возня, совсем другое — агрессия, и я достаточно долго наблюдал за Вторником и другими собаками, чтобы понять: это не дружеское приветствие. Питбуль целил моему псу под грудь, рычал и маневрировал, ища возможности впиться в незащищенное горло. Но если этот зверь думал, что Вторник — легкая добыча, он просчитался. Может, мой компаньон отлично выдрессированный и холеный, не вожак, а подчиненный, но он сильный боец. Он стал рычать и сам затеял защитную атаку: оба пса сплелись, метя друг другу в горло и бешено щелкая зубами, и тут я бросил трость, полез в этот клубок и обхватил шею питбуля, чтобы разнять.

Пес вырывался и клацал пастью, но кто-то протянул руку и схватил его ошейник. Питбуль дернулся вперед, потащив хозяина вниз, какой-то миг мы боролись и пихались все втроем, но парень наконец нашел силы и усмирил своего пса. Молодой человек кричал:

— Calma! Calma! [20] Успокойся! ( исп. ). — Прим. пер.

Я убрал руку с шеи питбуля. Вторник тихонько подошел ко мне и, тяжело дыша, положил голову на колено.

Я запустил пальцы в густую шерсть под подбородком, ища раны. Моя окровавленная левая рука оставляла красные полосы на золотой шерсти, но на шее и горле я не находил следов укусов. Ощупал морду и уши, потом всю голову. Вторник смотрел на меня, опустив брови. Я знал: у него проходит прилив адреналина, потому что тело пса тряслось, — но в глазах его не было и тени беспокойства. Они нежно глядели на меня, не отрываясь, как будто о своем состоянии пес мог лучше судить, читая выражение моего лица.

— Простите. Perdóname. [21] Простите меня ( исп. ). — Прим. пер. Это собака жены.

Я бросил короткий взгляд назад. Кровь была размазана по морде питбуля и капала с руки молодого человека. Я снова вернулся ко Вторнику, ощупывая его тело, приглаживая шерсть и ища укусы. Ничего. Либо питбуль укусил хозяина, либо Вторник крепко тяпнул нападавшего, потому что кровь была не наша.

— Все хорошо, — сказал я Вторнику, гладя и успокаивая его. — Все уже прошло.

Ретривер положил голову мне на ногу. Он дрожал, но я знал: он чувствует себя в безопасности.

— Ты спятил? — послышался голос.

Я снова посмотрел через плечо. Молодой человек ушел, на его месте стоял Майк.

— Кидаться на питбуля!

Я не спятил. Я солдат. Солдат никогда не бросит товарища по оружию, как бы опасна ни была ситуация, как бы мизерны ни были шансы. Броситься защищать Вторника — это была инстинктивная реакция. В армии самое маленькое подразделение — «дружная команда», два солдата, которые защищают друг друга и отвечают один за другого. Мы со Вторником были дружной командой, и я ни за что на свете не дал бы друга в обиду этому питбулю.

Это был момент, когда, думается, я доказал свою преданность Вторнику, а ситуация с моей подругой по СКВП, сержантом Мэри Дейг, проявила, насколько этот пес мне необходим.

Весной 2009 года, где-то через полгода после того, как мы получили собак, в организации «Щенки за решеткой» сочли, что Мэри недостаточно хорошо заботится о Реми. Сказали, что собака набрала вес и она слишком общительна для компаньона, пригрозили отобрать животное у Мэри.

От этой новости мне стало дурно. В прямом смысле. Когда я узнал, что Мэри может потерять Реми, меня стошнило.

Меньше года назад девушке оторвало руки самодельной бомбой, и за шесть месяцев после СКВП она перенесла четыре болезненные операции и длительную восстановительную терапию в Медицинском центре сухопутных войск в Бруксе и в Форт Сэм Хьюстоне (штат Техас). Наверное, Реми было тяжело видеть подругу в таком состоянии, собаке не хватало движения, но Мэри-то было тяжелее. Много, много тяжелее. Реми была ее спасательным тросом. Я знаю, я две недели наблюдал их отношения, видел, с какой любовью Мэри зубами отцепляла собачьи угощения от клейкой ленты поверх культей и с поцелуем передавала Реми. Если бы она потеряла собаку-компаньона на стадии восстановления, это был бы сокрушительный удар по Мэри.

Но плохо мне стало не только из-за сострадания. Мысль о том, что то же может случиться со мной, что я могу потерять Вторника, меня просто опустошила. Летом 2009 года я неожиданно получил возможность слетать на Кубу и принять участие, скажем так, в антикастровской деятельности. Нужно было проникнуть в страну незаметно и налегке, так что Вторника взять с собой не было никакой возможности.

По этой причине я чуть не отказался, но в конце концов решился. Сдал Вторника в любящие и умелые руки Лу Пикар и отправился осуществлять мечту детства.

В поездке я чуть не умер, но не из-за нашего задания: никаких насильственных действий не совершалось ни по плану, ни по воле случая, — а из-за отсутствия Вторника. Думаю, это расставание и нанесенный психологический урон в итоге сказались осенью, когда у меня произошел срыв.

И ведь его не было рядом всего десять дней! Потерять Вторника навсегда? Нет, это немыслимо. Может, я и не могу перечислить все, что этот пес делает для меня, но могу это суммировать и подвести итог: я не могу без него жить.

И не беспокойтесь: собаку Мэри оставили. С гордостью сообщаю, что они с Реми до сих пор счастливо живут вместе.

К концу года моя жизнь в Манхэттене стала налаживаться. У меня появился новый лечащий врач, психиатр и новый курс лекарств. Я сделал перерыв в своей правозащитной деятельности в пользу ветеранов и инвалидов, на носу были зимние каникулы. Эпизод с профессором, когда мы горячо поспорили насчет того, позволено ли репортерам в военной зоне делать все, что они сочтут нужным, был поворотной точкой, когда закончился тот тяжелый период. После этого я обнял Вторника, а через несколько дней почувствовал, что мое напряжение спадает. На занятиях я стал раскрепощеннее, освоился с ритмом жизни этого района. Ко Дню благодарения я посещал три ресторанчика со столиками под открытым небом на Бродвее — там я мог следить за транспортом и прохожими, расслабляясь и попивая кофе. Закусочная «Томз» на углу 112-й улицы, всеми любимая по комедийному сериалу «Сайнфелд», практически стала моим вторым домом. Как только мы входили в дверь, официантка-гречанка всегда кричала: