Александр Проханов - Господин Гексоген

Белосельцев жадно слушал. Он снова жил, снова думал и действовал. Был по-прежнему один, внедрен глубоко в тыл врага, без связи с Центром. Но война его продолжалась.

Он не мог предсказать, когда, при стечении каких обстоятельств «Проект Суахили» рухнет. Но крах его был предрешен. Проект обладал колоссальной мощью. На него работали разведки мира, его питали мировые богатства, ему служили самые сильные и дерзкие умы человечества. Но Белосельцев, одинокий и слабый, замурованный в толщу проекта, опекаемый зоркими стражами, под неусыпным контролем врагов, предчувствовал крах «Суахили». Он, Белосельцев, и был тем пределом, за который не шагнет «Суахили». Остановится беспомощно перед пузырьком света, что, подобно светлячку, витает в душе. В нем заключалось бессмертие, божественная красота, возможность небывалого чуда. Обращение времени вспять. Спасение любимых и близких.

Они приехали во Внуково, на правительственный аэродром, где у здания порта на влажном, голубоватом бетоне стояли два самолета, готовые к рейсу. Огромный президентский «Ил», белоснежный, с синей надписью «Россия», и белый, двухтурбинный «Ту». На стоянке автомобилей было тесно от лимузинов, толстозадых «мерседесов», узконосых «вольво», высоких мордастых джипов. Тут же расхаживали их хозяева, ожидая приглашения в самолет. Белосельцев видел, как они окружили Гречишникова, как бодро и твердо, на правах благожелательного руководителя, тот пожимает им руки, каждому говорит приятное и важное слово, отчего рассеянная и лениво фланирующая толпа наполняется энергией, оживлением, готовностью осмысленно и слаженно действовать.

Он увидел здесь нескольких молодых генералов ФСБ, занимавшихся борьбой с терроризмом, политической оппозицией и аналитикой. Здесь был именитый телеведущий, который отличался резкой и оригинальной манерой – всегда слыл подопечным магната Зарецкого, но после смерти последнего легко, словно нарядная крылатая мушка, перескочил с подломленного цветка на другой, такой же медоносный и сладкий. Тут были политологи конкурирующих направлений, жарко и беспощадно уничтожавшие друг друга в телевизионных баталиях, но здесь, у самолета, собравшиеся в дружную стайку. Среди гулявших, чуть особняком, с видом некоторого превосходства, прохаживался известный «политтехнолог», слывший за «серого кардинала», творца дворцовых интриг. Некоторые издали кланялись Белосельцеву, некоторые подходили и пожимали руки. Одних он узнавал, других едва помнил, третьи были ему незнакомы. Эта была элита «Суахили», ее коллективный мозг, его «роза ветров», разносившая по всем направлениям семена заговора.

Сквозь открывшиеся ворота на территорию аэродрома, с затихающим выдохом сирены, меркнущим фиолетовым лучом «мигалки», влетали машины. Из переднего джипа, распахивая и не закрывая двери, высыпала охрана, в раздутых пиджаках, с рациями, с тонкими проводками, уходящими сквозь ушные раковины в глубь черепов. Из второго ослепительно черного лимузина вышел Избранник, маленький, легкий.

Все собравшиеся, увидев Избранника, потянулись к нему, словно к магниту. Избранник улыбался им всем, и никому в отдельности. Здоровался со всеми сразу, прижимая руку к груди, глядя сквозь них в далекие пространства, где блуждали лучи и синие тени. Лишь один Гречишников приблизился к Избраннику, обменялся рукопожатием, что-то негромко, наклонившись, говорил ему. Тот тихо внимал, улыбался, послушный, согласный со всем наперед, но Белосельцеву издали чудилась в Избраннике странная отрешенность, невнимание к тому, о чем говорит Гречишников. Словно эти слова не имели для него смысла, а смысл имели блуждающие сквозь тучи лучи осеннего солнца, поджигавшие на далеких лесах красные и желтые пятна.

– Наш-то Избранничек входит во вкус. Еще не Президент, а летает на президентском самолете. Вот и охрану себе сменил. Сам, говорят, подбирал. – Копейко усмехался, словно прощая баловнику его детские шалости. – Надо пригласить к себе начальника охраны и положить ему второе жалованье, из наших рук. Так будет легче охранять, – хмыкнул Буравков, и оба они шагнули сквозь толпу, расположившуюся по силовым линиям на разном расстоянии от Избранника. Белосельцев остался один, наблюдая, как с борта могучего спецсамолета с надписью «Россия» спускается летчик.

– Виктор Андреевич, – услышал за своей спиной Белосельцев. Оглянулся – перед ним стоял Кадачкин, круглолицый, синеглазый, с белесыми офицерскими усиками, отросшими после их последнего свидания. В его ухе, на прозрачной пластмассовой скобке, был укреплен миниатюрный микрофон с едва заметным, скользнувшим за ворот проводком. – Слушай меня внимательно и делай все, что я тебе скажу. – Он улыбался так, словно не приказывал Белосельцеву, а любезно расспрашивал о здоровье. – Сейчас мы сядем в машину, уедем отсюда, и ты не будешь меня ни о чем расспрашивать. А только верить мне, как своему другу, который уже два раза спасал тебе жизнь. Считай, что это третий раз. Так же улыбаясь, он направился на стоянку. Усадил в зеркально-черную «ауди» Белосельцева, сам сел за руль. Ловко вывернул со стоянки, удаляясь от многолюдной свиты, все еще окружавшей Избранника. Кивнул, как знакомому, постовому у ворот, выкатил на шоссе. Быстро достиг главной, переполненной машинами трассы, но помчался не к Москве, а в противоположную сторону. Очень скоро свернул к обочине.

– Теперь ты выйдешь и двинешься пешком до автобусной остановки. Иди не быстро и, если можешь, прихрамывай. И приклей себе, пожалуйста, это, – он вынул из кармана пластиковый прозрачный пакетик с искусственными усами. Извлек волосяной пучок, помог прилепить Белосельцеву на верхнюю губу. – Через несколько дней я тебя отыщу.

Высадил Белосельцева на обочину и умчался вперед, сливаясь с проблесками стекол, хромированными бамперами, пропадая в туманной гари шоссе.

Белосельцев, повинуясь приказу, изумляясь в себе той покорности, с какой последовал настояниям Кадачкина, неторопливо побрел вдоль шоссе, мимо неоглядного летного поля, огороженного бетонной стеной, обгоняемый ревущими трейлерами, шелестящими лимузинами, слыша хлопки горячего дымного воздуха. Казалось, он повиновался старинному другу Кадачкину, дважды спасшему его от погибели, но на самом деле он повиновался крохотной жаркой корпускуле, мерцавшей где-то под сердцем. Он отыскал на обочине сломанную ветку, поднял и, опираясь на нее, как на страннический посох, шел неторопливо, слегка прихрамывая.

Он услышал хриплый дрожащий рокот, словно чьи-то огромные руки, напрягаясь, рвали грубые домотканые холстины. Рокот усиливался, перемещался за бетонным забором, удалялся к желтым пятнистым лесам, и внезапно все пространство взревело, задрожало, словно силачу удалось разодрать жесткую мешковину, и над серой бетонной изгородью из пожухлых трав взлетел огромный белый лайнер с надписью «Россия». Сбрасывая прозрачную гарь, стал медленно подыматься, удаляясь вдоль сырых осенних рощ, распарывая на волокна бледный полог небес.