Римма Глебова - Хроники Любви

— Помню, как же… Я вообще стала на мужчин смотреть твоими глазами. Теперь мне — то вредный, то нудный, то жадный, то одет плохо… Так и в незамужних останусь…

— Мамуль, оставь свои комплексы. Подумаешь, замужем не была! Не твоя вина, что папа погиб, и вы не успели пожениться.

— Какая ты у меня разумная…

Мара подошла к дочке, прижала ее кудрявую темноволосую головку к груди. Кресло крутанулось, и Ека чуть не свалилась с него. Обе засмеялись.

— Завтра мы все едем в Луна-парк! — объявила мама, уходя в кухню.

— А на чьей машине? Как всегда, на твоей?

— Нет, на его.

— И правильно, пусть он бензин тратит.

Ну вот, опять. Каждый раз мама надеется, что это «её вариант». Ну почему женщины так хотят замуж? Непременно нужно за кем-то ухаживать, кормить, готовить немерено, стирать, рубашки гладить. И еще страдать, ревновать, в окна выглядывать — где ж он, милый друг. Совсем не ценят свободу, ну совсем. Не пойду я замуж, еще лет двадцать не пойду. А, ну да, будет мне тридцать шесть тогда. Наверно, уже можно будет выходить, если так это обязательно. А за кого?.. За нашего Вилли? Умора, он совсем старый будет. Филька-Филипок за Лейкой следом ходит, сумку таскает. А на меня смотрит. Вырасти сначала, потом смотри. Я на две головы выше его. Хотя, за эти полгода уже на одну голову, пожалуй. Вчера Лейка мне вдруг: «Пойдем, поговорим». Я ласково: «Пойдем, Леечка, пожалуйста». Вышли во двор, за угол школы. И эта козявочка стала наскакивать, коготки выставила. «Не трогай Филечку, он мой!» И лезет прямо в лицо. «Нужен мне твой Филиппок с ноготок!». Я её так легонечко толкнула, она и отлетела, упала и коленку ушибла. Побежала к Вилли жаловаться. А он этого не любит, и отшил.

Так что мне с мамой делать? Не знаю я её нового, но и знать не особенно хочу. Идея у меня есть одна. Познакомить маму с Вилли, нашим учителем математики. Математичка в декрет ушла, и он появился, и еще руководом класса назначили. Ему тридцать семь, сам сказал. И еще добавил, что не женат, поэтому у него для нас уйма свободного времени. И поехало! Собрания, походы, конкурсы… Сколько будет дюжина в пятой степени, сколько будет девочек у костра варить картошку, если мальчики уйдут на охоту, а если наоборот? Отвечать быстро! И прочие штучки. Веселый, смешливый такой. Вот с ним мама не соскучится. Против Вилли я бы не возражала. Он мне нравится. Стоп! Наверно, не надо, чтобы нравился. А вдруг влюблюсь? А вдруг он в меня? Ф-ф-у, дура! Да он ко всем девчонкам относится как к цифиркам на доске. Эта хорошая цифирка, правильно у тебя умножилась, а эта врушка, куда залезла! Брысь ее на место! — девочка у доски смеется, и он, вместе хохочут, и весь класс туда же. Смотришь, а задачка уже решена, девчонка идет на место, по пути строя ему глазки, а Вилли пишет на доске новую задачку, ему на глазки наплевать. Ему вообще всё равно, мальчишка перед ним или девчонка, лишь бы цифирки понимали, и «главное — как он всегда говорит, — чтобы не скучали, скука убьет в вас всё ценное, и даже вашу жизнь». Как это — скука убьет жизнь? Да, всё же стоит их познакомить, мама любит веселых мужчин. А этот её новый, голову наотрез даю, зануда какая-нибудь, точно. К маме все такие липнут, под теплое крылышко хотят.

— Мама! Ты где?

— Я в кухне, окно мою.

Мара мыла раму, рама мыла Мару. Наша Мара никогда не плачет, потому что не уронит в речку мячик. Мара плюс Вилли. Вилли плюс Мара. Звучит!

— Мама, тебя в школу вызывают. У нас новый руковод и всех родителей вызывает, по очереди!

— А зачем?

— Не знаю. Наверно, так ему надо.

Мара пришла в школу. Не пришла — прибежала, после работы, уже из дома, потому что надо было сначала домой, из багажника вытащить двух кур и упаковку мяса, и в холодильник положить, протухнет всё, пока учитель наговорится и вывалит на ее бедную голову тысячу жалоб на дочку.

Мара рассчитывала на час беседы, не меньше. Но обошлось всё пятнадцатью минутами. Учитель сидел в пустом классе и даже головы не поднял, когда Мара вошла. Тогда она подвинулась ближе и кашлянула. Он глянул на нее… Мара запомнила этот первый взгляд, сначала рассеянный, а потом… Он смотрел на нее, как будто давно не видел перед собой женщину. Вдруг сильно смутился и даже порозовел, так слегка, чуть-чуть. Теперь Мара была поражена — впервые видела смущенного мужчину. Однако, Вилли — так он представился, быстро пришел в себя, и оказалось, что он никого не вызывал, ни её, ни других родителей. Но охотно начал ей рассказывать про детей, хотя Мару интересовала только Ека. Когда перешли на Еку, Мара с удовольствием выслушала все приятные для родительского уха слова — «сообразительная, умная, быстро решает задачки, но вот имеет один существенный недостаток…». Мара напряглась. «Дает списывать домашние задания, а это нельзя. Каждый сам должен стараться, а не можешь решить… что ж, не быть тебе ни Пифагором, ни Эвклидом, но возможно, что Достоевским или Гейне».

Тут они заспорили, кем лучше быть, по Вилли выходило, что лучше Эвклидом, или Ландау, больше пользы человечеству, по Маре, так лучше Пушкиным или Ахматовой. И на весь спор и разговор ушло четырнадцать минут, и еще минута ушла на прощание — Вилли спохватился, что опаздывает на совещание у директора и сказал, что беседа была очень интересной, и он не возражает, чтобы продолжить… если у нее найдется время, конечно. При этом заглянул ей в глаза, и этот взгляд Мара унесла с собой, потому что про математику в нем не было ничего.

Дома Ека не высовывалась из своей комнаты, и Мара сама зашла.

— Ну, как? — спросила Ека с дивана, отложив задачник по математике.

— Ничего. Всё нормально.

Мара не стала говорить, что никто не вызывал ее в школу, она просто забыла об этом.

— Что? Не понравился? Совсем?

Мара щелкнула дочку по носу и ушла на кухню готовить ужин. Ей, конечно, не было видно, как Вилли, после совещания у директора по поводу ужасной дисциплины во всех классах, просматривает журнал со сведениями о родителях, и, найдя нужный телефон, долго разглядывает, словно никогда не видел столь интересных цифр.

В субботу поехали в Луна-парк. Ека, Мара и Лева. Гуляли по дорожкам, вокруг большого пруда с утками и черепахами, Ека приставала к Леве с глупыми вопросами, с интересом выслушивая ответы. Оказалось, что он всё про всё знал, и где живут утконосы, и что едят бегемоты — самые опасные звери в мире, хотя кажутся такими милыми и добродушными. Лева работал директором зоопарка, о чем Ека пока не знала, поэтому удивлялась. Мару снабдили деньгами — Лева дал ей достаточно, и она перебегала с одного аттракциона на другой, а Мара с Левой сидели на скамейке и оглядывались на жуткие взвизги со всех сторон. «Нет, я бы ни за что! Как им не страшно там? — удивлялась Мара. — А они не упадут оттуда?» Лева предложил Маре тоже попробовать покататься на чем-нибудь, хотя бы на «горках», но она отказалась, уж очень там кричат, значит, страшно. Ека вернулась возбужденная и довольная, но охрипшая.