Джон Бойн - Абсолютист

— Джентльмены, — говорит сержант Клейтон, стоя перед нами и совершенно непристойным движением поглаживая свою винтовку, — вы держите в руках оружие, которое выиграет эту войну. Винтовка Ли Энфилд с укороченным магазином на десять патронов, со скользящим затвором, вызывающим зависть армий всего мира, и — для ближнего боя — семнадцатидюймовым штыком на случай, когда вы врываетесь в окоп и хотите пронзить врага прямо в лицо, чтобы показать ему, кто есть кто и что есть что и почем фунт изюму. Эти винтовки — не игрушки, джентльмены, и если я кого поймаю на том, что он обращается с ними, как с игрушкой, то отправлю его в десятимильный марш-бросок с десятью этими прекрасными инструментами, привязанными к спине. Я понятно излагаю?

Мы сопим в знак согласия, и нас начинают обучать основам обращения с винтовкой. Заряжать и разряжать ее оказывается делом непростым — одним эта наука дается быстрее, другим медленнее. Я по способностям оказываюсь где-то посередине и искоса поглядываю на Уилла, который снова болтает с Вульфом, в то же время наполняя магазин патронами, вновь вынимая патроны, примыкая штык и снимая его. Я на миг перехватываю взгляд Вульфа и мгновенно воображаю, что они обсуждают меня, что Вульф читает меня как раскрытую книгу, видит мою душу насквозь и рассказывает Уиллу все мои тайны. Можно подумать, что я выкрикнул свои мысли вслух, потому что Уилл в этот самый миг поворачивается и смотрит на меня; на лице его расплывается радостная улыбка, и он театрально потрясает винтовкой в воздухе. Я улыбаюсь в ответ и машу своей и тут же в награду получаю по ушам от Моуди. Растираю больные уши и вижу, что Уилл радостно смеется, — и это одно оправдывает все мои страдания.

— Я вижу, у нас тут некоторые осваивают материал быстрее других, — замечает сержант Клейтон, когда проходит достаточно времени. — Давайте-ка устроим небольшую проверку знаний. Уильямс, выйдите сюда, пожалуйста.

Роджер Уильямс, юноша кроткий и покладистый на фоне прочих моих однополчан, выходит вперед.

— И… Йейтс, прошу вас, — продолжает сержант Клейтон, — вы тоже. И Вульф.

Все трое собираются в передней части комнаты. Двое из них должны участвовать в теперь уже ежедневном ритуале унижения Вульфа. Я чувствую всеобщее злорадство, устремленное на Вульфа, и бросаю взгляд на Уилла, лицо у него хмурое.

— Итак, джентльмены, — говорит сержант Клейтон, — тот, кто последним разберет и соберет винтовку… — Он задумывается и пожимает плечами: — Я еще не знаю, что его ждет. Но он точно не обрадуется.

Сержант слегка улыбается, и взводные подхалимы старательно хихикают над его жалкой шуткой.

— Капрал Уэллс, обратный отсчет, пожалуйста.

Капрал командует: «Три! Два! Один! Пошли!» — и, к моему изумлению, пока Уильямс и Йейтс возятся со своими винтовками, Вульф быстро и уверенно разбирает свою и снова собирает — в общей сложности секунд за сорок пять. Воцаряется тишина, огромное всеобщее разочарование, и два соперника Вульфа на миг останавливаются и в недоумении глядят на него, прежде чем быстро закончить вторыми.

Сержант Клейтон расстроен. Сомнений нет: Вульф выполнил задание, и притом за установленное время; теперь его никак нельзя наказать, выйдет просто неспортивно, и все это поймут. Я вижу, что Уилл не может скрыть улыбку и, кажется, едва удерживается, чтобы не разразиться аплодисментами, но, слава богу, не делает этого.

— Поразительно, — произносит наконец сержант Клейтон. Похоже, он искренен. — Поразительно, что трус может так хорошо обращаться с винтовкой.

Вульф возмущенно и устало выдыхает.

— Я не трус, — говорит он. — Я просто не люблю войну, вот и все.

— Вы трус, сэр, — стоит на своем Клейтон. — Будем хотя бы называть вещи своими именами.

Вульф пожимает плечами — намеренно провокационный жест, — и сержант выхватывает винтовку у Йейтса, убеждается, что она не заряжена, и снова обращается к Моуди:

— Пожалуй, устроим еще один тур. Я с Вульфом. Что, Вульф, не побоитесь принять вызов? Или это тоже против ваших утонченных моральных принципов?

Вульф молча кивает, и Моуди повторяет команду: «Три! Два! Один! Пошли!» На сей раз ясно, кто победит. Сержант Клейтон разбирает и собирает свою винтовку с невероятной скоростью — на это стоит посмотреть. Многие солдаты начинают аплодировать, и я для виду несколько раз сдвигаю ладони в общем подхалимском шуме. Сержант глядит на нас, в восторге от своей победы, и его ухмылка, обращенная к Вульфу, столь горделива, что я понимаю: сержант ведет себя как ребенок, он счастлив, что обошел новобранца в деле, которым занимается уже много лет. Это никакая не победа. Сержант опозорился уже тем, что вызвал Вульфа на состязание.

— Ну, Вульф, что вы теперь скажете? — спрашивает сержант.

— Скажу, что вы обращаетесь с винтовкой так, как мне никогда не научиться, — отвечает Вульф, заканчивает собирать винтовку и становится в строй рядом с Уиллом, который незаметно хлопает его по спине, словно говоря: «Молодец!»

Клейтон, кажется, никак не может решить, похвалил его Вульф или оскорбил. Сержант отпускает нас и остается один — вероятно, размышляя, как бы поскорей снова наказать Вульфа за какой-нибудь мнимый проступок.

В день, когда наконец привозят обмундирование, нас с Уиллом ставят в караул. Мы стоим у ворот лагеря в холодном ночном воздухе, радуясь новенькой форме. Каждому из солдат выдали по новой паре ботинок, две толстые серые рубашки без воротника и пару брюк защитного цвета, вздернутых выше талии аккуратными подтяжками. И толстые носки — я надеюсь, что для разнообразия у меня за ночь не замерзнут ноги. Завершает комплект тяжелая шинель. В этих-то щегольских обновках мы с Уиллом и стоим бок о бок, зорко всматриваясь в пространство — мало ли, вдруг на холме посреди Хэмпшира вдруг появится батальон немцев.

— У меня шея болит, — жалуется Уилл, оттягивая ворот. — Очень грубая материя, правда?

— Да. Но, надо полагать, мы привыкнем.

— После того, как на шее образуется мозоль. Нам придется воображать, что мы французские аристократы и подсказываем мадам Гильотине, где рубить.

Я смеюсь и смотрю на облачка пара, выплывающие у меня изо рта.

— Но все-таки эта форма теплее нашей прежней одежды, — говорю я, подумав. — Я боялся, что придется опять стоять ночь в штатском.

— Я тоже. Но как они сегодня обошлись с Вульфом, а? Правда ведь, отвратительно?

Я думаю, прежде чем ответить. Сегодня, когда Уэллс и Моуди выдавали обмундирование, Вульф получил огромную рубаху и слишком тесные брюки. Он выглядел шутом, и, когда предстал перед нами в новом облачении, весь взвод, кроме Уилла, зарыдал от смеха. Я не присоединился к веселью только потому, что не хотел уронить себя в глазах Уилла.