Джон Бойн - Абсолютист

— Ты, наверное, приехал повидаться с родными?

— Да, решил, что неплохо будет увидеть их перед отъездом. В конце концов, может, это в последний раз.

— Тристан, не говори так. — Она протянула руку и коснулась моего предплечья. — А то сглазишь. Так можно накликать беду.

— Извини. Я только хотел сказать, я решил, что это будет правильно — повидаться с ними. Ведь прошло уже… впрочем, я это уже говорил.

Она заметно смутилась.

— Может, присядем на минуту? — Она показала взглядом на скамью, я пожал плечами, и мы сели. — Я все собиралась тебе написать. Ну, не с самого начала. А потом. Когда поняла, как гадко мы все с тобой поступили.

— Ну ты-то уж точно не виновата.

— Нет, но и без меня не обошлось. Помнишь, как мы поцеловались? Под каштаном?

— Ясно, как вчера, — ответил я, слегка улыбаясь. Я чуть не засмеялся от воспоминания. — Мы были совсем дети.

— Может быть. — Она улыбнулась в ответ. — Но я была в тебя до смерти влюблена.

— Правда?

— Еще как. Я очень долго вообще ни о чем другом думать не могла.

Мне было очень странно слышать ее слова.

— Меня всегда удивляло, что из нас двоих ты предпочла меня.

— С какой стати? Ну да, он был очень милый, очень мне нравился, но я ходила с ним только потому, что ты меня отверг. Теперь кажется, что все это было ужасно глупо, правда? Так банально. То, как мы себя вели. Но тогда все это казалось таким важным. Наверное, мы просто выросли.

— Да, — я все еще удивлялся и не понимал, как вообще можно предпочесть меня Питеру. — А Питер? Он еще…

— О нет. Он ушел месяцев восемь назад. Он во флоте, ты разве не слышал? Я иногда вижу его мать, и она мне рассказывает, что у него все хорошо. Да, тут теперь остались одни девушки. Ужас просто. Если бы ты не уехал, мог бы любую выбрать, только помани.

Я видел, что она мгновенно пожалела об этих словах, — стоило им вылететь, как она сильно покраснела и отвернулась, не зная, как спасти положение. Мне тоже стало неловко, и я отвел взгляд.

— Я должна спросить, — наконец отважилась она. — Вся эта история. С тобой и Питером. Это ведь не то, что все говорят, правда же?

— Ну… А что они говорят?

— Питер… ну, он мне кое-что рассказал. Что ты кое-что сделал. Я ему сразу ответила, что он спутал, что такого не может быть, но он настаивал, что…

— Он все правильно понял, — тихо произнес я.

— Ох. Ясно.

Я не знал, как объяснять, и даже не был уверен, что хочу или могу объяснить. Но вдруг, обуреваемый желанием высказаться, повернулся к ней:

— Понимаешь, Питер тут ни при чем. Он и не мог ответить мне взаимностью. Но это всегда было во мне. Со мной всегда что-то было не так в этом смысле.

— Что-то не так? Вот, значит, как ты на это смотришь?

— Конечно, — ответил я, словно это была самая очевидная вещь на свете. — А разве нет?

— Не знаю. Я не уверена, что это так уж важно. Я сама недавно влюбилась в совершенно неподходящего человека. Он получил что хотел и тут же бросил меня. Сказал, что я — неподходящий материал для жены. Уж не знаю, что это значит.

Я тихо засмеялся.

— Извини. Значит, вы с Питером…

— Нет-нет, — она помотала головой, — нет, у нас с ним все кончилось едва ли не сразу после твоего отъезда. Он был лишь жалкой заменой, если честно. Как только ты уехал, мне стало незачем с ним гулять. Я с ним связалась только для того, чтобы свести тебя с ума от ревности, и очень мне это помогло, ничего не скажешь.

— Сильвия, ты меня поражаешь. Как ты можешь такое говорить?

— Просто у тебя в голове не укладывается, что далеко не все считают Питера пупом земли. Если вдуматься, он просто эгоист. И к тому же злобный. Вы были такими близкими друзьями, но как только он понял, как ты… что ты на самом деле чувствуешь, он тут же тебя бросил, как горячую картошку. После стольких лет дружбы. Гадко.

Я молчал. У меня еще сохранялись какие-то чувства к Питеру, но, по крайней мере, теперь я понимал, что они собой представляли. Детская влюбленность. Но все же мне было чрезвычайно неприятно так о нем думать. Мне хотелось верить, что он по-прежнему мой друг, где-то там, в большом мире, и если мы встретимся снова, как я надеялся, то прошлая вражда будет забыта. Но мы так и не встретились.

— В общем, он это плохо перенес. Несколько месяцев таскался за мной, пока мой отец его не отвадил. После этого он перестал со мной разговаривать. Мы повидались прямо перед его уходом и поговорили нормально, но все же это было не то. Беда в том, что у нас троих так ничего и не сложилось. Он любил меня, но я не отвечала взаимностью. Я любила тебя, но тебя это не интересовало. А ты…

— Да, я, — ответил я, отворачиваясь.

— У тебя кто-нибудь есть? — спросила она, и я снова взглянул на нее, удивленный такой смелостью. Кажется, ни один человек, кроме нее, не мог бы задать такого ошеломляющего вопроса.

— Нет, — быстро ответил я. — Конечно, нет.

— Почему «конечно»?

— Сильвия, я тебя умоляю. Разве у меня может кто-то быть? Моя судьба — оставаться одному.

— Тристан, но ты же не можешь этого знать. И никогда не говори так. Кто-нибудь появится в твоей жизни, и…

Я вскочил и дохнул на сжатые кулаки — у меня замерзли руки, пока мы сидели на скамейке. Мне надоел этот разговор. И было неприятно ее покровительственное отношение.

— Мне пора идти, — сказал я.

— Да-да. Надеюсь, я тебя не расстроила.

— Нет. Но мне надо в лавку, а потом обратно домой. У меня еще куча дел перед завтрашним отъездом.

— Ну хорошо. — Она подалась ко мне и легко поцеловала в щеку. — Береги себя. И останься в живых, понял?

Я улыбнулся и кивнул. Мне понравилась ее формулировка. Я повернул голову и посмотрел вдоль улицы, в сторону отцовской лавки, — оттуда как раз выходил знакомый мне человек, давний постоянный покупатель, со свертком под мышкой.

— Ладно. Пойду искать вчерашний день. Надеюсь хотя бы, что они все трое будут рады меня видеть.

При этих словах на ее лицо словно набежала туча, на нем отразилось замешательство, потом осознание и, наконец, — ужас. Я смотрел на нее, и улыбка сходила с моего лица.

— Что такое? В чем дело?

— «Все трое»? — эхом отозвалась она. — Ох, Тристан!

Она вдруг снова притянула меня к себе, навевая воспоминания о том дне, когда она поцеловала меня под каштаном, а я притворился, что люблю ее.

Покупателей в лавке не было, и за прилавком — тоже никого. По-хорошему, мой желудок сейчас должен был завязываться в узел, но на самом деле я ничего не чувствовал. Может быть, смутно ощущал, что освободился, да и то вряд ли. Привычная кислая смесь запахов мяса и дезинфекции словно вернула меня в детство. Закрыв глаза, я снова чувствовал себя мальчиком, который утром в понедельник бежал по задней лестнице в холодную — в это время мистер Гарднер привозил туши, которые мой отец разделывал и продавал покупателям всю неделю. У него не пропадал ни один кусок, и он никогда не обвешивал покупателей. Пока я это вспоминал, отец вышел именно из холодной с лотком свиных котлет в руках. Он толкнул дверь плечом, чтобы она закрылась.