Джон Бойн - Абсолютист

— Нет. — Я отвел взгляд. — Но вы же знаете, что я не мог жениться. Я вам все рассказал.

— Я помню, что вам не полагалось жениться, — ответила она. — Но кто знает, насколько бесчестно вы могли поступить? Я, кстати, чего-то такого от вас ожидала. Тогда так делали. И до сих пор, наверное, делают. Но вы — нет.

— Нет, Мэриан, — я покачал головой, мужественно принимая удар, — я — нет.

— И у вас не было… я отстала от жизни и не знаю, как это теперь называется… спутника? Это правильное слово?

— Нет.

— Никогда и никого? — удивленно спросила она.

Я смущенно хохотнул, удивляясь ее удивлению.

— Нет. Ни единого человека. Ни разу. Никаких связей вообще.

— Боже ты мой. Неужели вам не было одиноко?

— Было.

— И вы один?

— Да.

— И живете один?

— Я совершенно один, Мэриан, — тихо повторил я.

— Ну что ж. — Лицо ее застыло.

Мы посидели так некоторое время, и наконец она снова повернулась ко мне.

— Но вы хорошо выглядите, — заметила она.

— Правда?

— Нет, неправда. Вы выглядите стариком. Утомленным жизнью. Я сама — утомленная жизнью старуха, так что это не обидные слова.

— Да, я стар и утомлен жизнью, — признался я. — Она была длинная.

— Повезло вам, — горько заметила она. — Но вы были счастливы?

Я задумался. По-моему, это один из самых трудных вопросов для любого человека.

— Я не был несчастен, — сказал я. — Впрочем, я не уверен, что это то же самое. Я любил свою работу и наслаждался ею. Она приносила мне глубокое удовлетворение. Но конечно, по временам мне, как вашему сыну, ни один шаг не давался без борьбы.

— Борьбы с чем?

— Можно, я назову его имя?

— Не смейте, — прошипела она, подавшись вперед.

Я кивнул и откинулся на спинку кресла.

— Возможно, то, что я скажу, будет для вас что-то значить, а возможно, и нет. Я уже шестьдесят три года несу тяжкое бремя позора. Не было ни дня, когда я не вспоминал бы о нем.

— Удивительно, что вы об этом ни разу не написали, если испытывали такие сильные чувства.

— Написал вообще-то. Позвольте мне объяснить. Я написал об этом, но не опубликовал написанное. Я решил, что оставлю это на потом. На после моей смерти.

Она подалась вперед, заинтригованная.

— А о чем же вы написали, Тристан?

— Обо всем. О нашей жизни в Олдершоте, о моих чувствах к нему, обо всем, что случилось. О том, что было во Франции. Немножко о моей жизни до того, немножко детских воспоминаний. И потом обо всей этой беде и о решениях, принятых вашим братом. И о том, что я сделал с ним в конце.

— То есть о том, что вы его убили?

— Да. Об этом.

— Потому что он вам не достался.

Я сглотнул, кивнул и уперся взглядом в пол. Я так же не мог смотреть ей в глаза теперь, как ее родителям — много лет назад.

— Что еще? — спросила она. — Скажите. Я имею право знать.

— Еще — о том дне, который мы с вами провели вместе. Как я пытался объяснить вам. И не смог.

— Вы написали про меня?

— Да.

— Так почему же не опубликовали? Вас так хвалят. Почему бы не осчастливить публику и этой книгой?

Я сделал вид, что задумался и пытаюсь найти причину. На самом деле я и так хорошо понимал, в чем дело.

— Я думаю, что не вынес бы позора. Если бы хоть кто-то узнал, что я сделал. Люди стали бы так на меня смотреть… я бы этого не перенес. После того, как я уйду, это уже не будет иметь значения. Тогда пусть читают.

— Вы трус, Тристан, согласны? — спросила она. — До самого конца остались трусом. Ужасным трусом.

Я посмотрел на нее. Она мало чем могла бы меня задеть. Но все же нашла чем. Правдой.

— Да, — не стал отрицать я. — Да, надо думать, я трус.

Она вздохнула и отвернулась. Судя по лицу, она едва сдерживалась, чтобы не закричать.

— Не знаю, зачем я сюда пришла. Но уже поздно. Мне пора. Прощайте, Тристан. — Она встала. — Мы больше не увидимся.

— Нет, не увидимся.

Она вышла.

Конечно, она права. Я трус и всегда им был. Мне давно уже следовало опубликовать эту рукопись. Возможно, я ждал какого-то завершения, развязки, не сомневаясь, что рано или поздно развязка наступит. И вот это случилось — сегодня вечером.

Вскоре после ухода Мэриан я вернулся к себе в номер. Вытянув вперед правую руку, я заметил, что ранее страдавший от спазмов указательный палец совершенно неподвижен: палец, нажавший на спусковой крючок и пославший пулю в сердце моего возлюбленного, теперь удовлетворен. Я вытащил рукопись из портфеля — видите ли, я всюду носил ее с собой. Хотел, чтобы она всегда была при мне. Сейчас я пишу про наш с Мэриан разговор, последнюю короткую встречу, и надеюсь, что она послужила Мэриан хоть каким-то утешением. Впрочем, я не сомневаюсь — где бы ни была Мэриан сейчас, она не может заснуть, а если заснет, то ее сон будут тревожить кошмары из прошлого.

Затем я снова лезу в портфель и достаю еще кое-что — это я тоже до сих пор носил при себе, ожидая подходящего момента.

Вскоре меня найдут в этом номере, в незнакомой гостинице, вызовут полицию и «скорую помощь», и мое тело унесут в какой-нибудь холодный морг в дебрях Лондона. А завтра все газеты опубликуют некролог и напишут, что я был последним представителем своего поколения, какая жалость, ушло еще одно звено, связующее нас с прошлым, но боже мой, поглядите, какое богатство он нам оставил, увековечив тем самым свою память. И вскоре моя рукопись — моя последняя книга — увидит свет, в твердом переплете, под редакцией Ливитта. Публика будет в ярости, проникнется отвращением, люди наконец-то ополчатся на меня и возненавидят, моя репутация будет навеки погублена, и я понесу заслуженную кару, которую навлек на себя сам — как сам сейчас нажму на спусковой крючок. И мир наконец узнает, что величайшим трусом, собирателем перышек, был я.

Тумлэнд (Tombland) — название старинной рыночной площади неподалеку от собора в Норидже, известной еще со времен саксов. Название созвучно с английским tomb land (земля гробниц), но на самом деле происходит от слова tum, обозначавшего в языке саксов открытое пространство. Поселение англо-саксов на месте современного города Нориджа возникло в V–VII веках.

Церковь, часовня ( фр. ).

Белое перо — традиционный в Британии символ трусости. В августе 1914 года адмирал Чарлз Фитцджералд при поддержке известной писательницы миссис Хамфри Уорд, носительницы крайне консервативных патриотических взглядов, основал «Орден белого пера». Эта организация ставила своей задачей стыдить мужчин, не ушедших на фронт, и таким образом заставлять их идти добровольцами. (Обязательный призыв в армию был введен в Британии лишь в 1916 году.) Представительницы организации вручали белые перышки на улицах мужчинам, не одетым в военную форму. Кампания была настолько успешной, что правительство Британии стало испытывать нехватку кадров, так как государственные служащие в массовом порядке начали уходить добровольцами. Правительству пришлось ввести специальные значки, указывающие на то, что их носители работают на оборону, а также значки другого образца для солдат, демобилизованных по ранению.