Элис Хоффман - Признания на стеклянной крыше

Уильям был их общим секретом — Джон Муди знать не знал о существовании бельчонка. Столь скудное представление имел о том, как протекает жизнь его домашних. Да что там: жена и сын свободно могли бы завести себе хоть тигра в клетке, лисицу в полуподвале, белоголового орлана в непосредственной близости к стиральной машине — Джон даже не заподозрил бы ничего. Арлин не могла припомнить, когда он последний раз заглядывал в спальню к ребенку пожелать спокойной ночи или поговорил о чем-нибудь с ней самой — разве что спросит, где его портфель или готов ли его завтрак. Что же до ее беременности, она, кажется, значила для него не больше, чем погода на сегодня — факт жизни, вот и все. Ни к худу, ни к добру; не причина для радости и не повод для печали.

Джон был занят, занят выше головы, когда человеку не до таких, как они с Сэмом, — дурачков, которым не жаль тратить время на всяких там белок, на чтение книг, на счастье. Он работал над грандиозным проектом: тридцатиэтажной стеклянной башней в Кливленде, больше и лучше, чем Стеклянный Башмак, чем любое сооружение, созданное его отцом. Большую часть недели он проводил в Огайо, домой на субботу и воскресенье прилетал усталый, как выжатый лимон, мечтая лишь о тишине и покое.

— Он переменится, вот увидишь, — твердила Арлин ее свекровь, когда звонила по телефону. — У Муди в семье мужчины ведут себя как хорошие отцы не с маленькими детьми, а уже с подростками.

Арлин посмеивалась.

— Вечно вы его защищаете!

— А ты бы на моем месте не защищала? — спрашивала Диана.

— Я-то? И еще как!

Ясное дело, Арлин при любых обстоятельствах кинулась бы защищать своего ребенка. Этим-то, вероятней всего, Диану и подкупила невестка с той первой минуты, когда, семнадцатилетняя, незваной гостьей постучалась в заднюю дверь ее дома. В тихой Арлин таилась отчаянность, которую Диана ценила должным образом.

— Ну как там мой блистательный внучек? — спрашивала при каждом их разговоре Диана.

— По-прежнему блистает, — отвечала ей Арлин.

В этом они сходились безоговорочно. Сейчас Арлин читала Сэму книжки Эдварда Игера [2] Эдвард Игер (1911–1964) — американский детский писатель. — сказки, в которых местом действия неизменно служил Коннектикут. Они дошли до «Получудес», где загаданное желание никогда не сбывается так, как ты рассчитывал. Бельчонок Уильям, который за это время побывал у местного ветеринара, где ему сделали все надлежащие прививки, примостился в изножье кровати и слушал, вставляя время от времени свои замечания сварливой трескотней и обгладывая столбик изножья до древесной трухи.

— Тебе не жаль, что ты такая толстая? — спросил как-то вечером Сэм, когда Арлин укладывала его спать.

— Нисколько! — сказала она.

Наоборот, это было только к лучшему: Джон Муди к ней больше близко не подходил. Она усмехнулась про себя.

— У меня все по-другому, чем у ребят в этих книжках. У них полно всяких надежд. А я все время чувствую, что потом будет очень плохо.

У Сэма — большие прекрасные глаза. Когда подтыкаешь ему одеяльце на сон грядущий, никак не верится, что он и есть то наказание господне, каким предстает из отзывов учителей: сегодня запрется в гардеробе раздевалки, завтра изрисует все стены чернилами и цветными мелками.

— Видишь ли, ты — взаправдашний, а они — придуманные.

Арлин тронула лобик сына, проверяя, нет ли температуры.

— Хорошо бы и я был придуманный…

— Мне ты, во всяком случае, нужен такой, как есть!

Арлин обняла его на прощанье.

— А Уильяма? — напомнил ей Сэм.

Арлин, смеясь, погладила бельчонка и водворила его назад в картонную коробку.

— Ну, спите оба. Приятных вам снов.

Арлин не снимала жемчужное ожерелье на ночь, наслаждаясь ощущением тепла, овевающего ей шею. Жемчужины созданы из живой материи и, значит, продолжают жить. Она слышала, что Джордж Сноу работает теперь в Нью-Хейвене, что будто бы после распри с Джоном Муди они с братом свернули свой бизнес. Кстати, на новых мойщиков, как выяснилось, положиться было нельзя: они были трусоваты и лезть в ненастную погоду на верхотуру в Стеклянном Башмаке отказывались. Окна в доме подернулись снаружи мутной пеленой, покрылись грязными подтеками от ледяной крупы. Когда для Арлин подошли сроки и на подмогу ей приехала Диана, она пожаловалась, что застала дом в таком запущенном состоянии. Содержать в чистоте эти огромные комнаты, все это здание Арлин было не под силу. В детской, у Сэма, попахивало арахисом и чем-то затхлым. А самое досадное, что вместо обожаемого карапуза перед Дианой предстал нелюдимый шестилетний бирюк. Сэм не желал разговаривать с бабушкой. Отмалчивался, дичился.

— Что это с ним? Прохожу мимо его двери и слышу, как он разговаривает сам с собой!

— Да все нормально, — отвечала Арлин. — У него просто есть кой-какие особенности.

— Боже ты мой! Да ведь здесь серьезные поведенческие проблемы! Бедный ребенок… А Джон-то куда смотрит?

— В Кливленд, — сказала Арлин.

— Понятно.

В семействе Муди, уверяла невестку Диана, мужчинам свойственна известная отрешенность, поглощенность своей работой, уход в себя. Так что, быть может, Сэм лишь следует этой схеме, но, может, тут есть и что-то иное. И вообще, в доме было не все в порядке. Было ясно, что это несчастливый брак. Диана несколько раз замечала, как поздно вечером мимо медленно проезжает небольшой фургон с выключенными фарами. Однажды из него вышел мужчина, постоял под падающим снегом. Диана следила из кухонного окна. Правда, проезжий очень скоро скрылся, а поутру, выйдя посмотреть, Диана не обнаружила на снегу следов от колес. Может, мужчины и не было вообще. Может, ей просто померещилось, и это лишь самшит отбрасывал тени на дорогу.

В ту ночь, когда Арлин настала пора рожать, тоже шел снег. Джон находился в Кливленде, так что она вызвала такси.

— Уж не сочтите за труд! — сказала она, разбудив свекровь с просьбой, чтобы та приглядела за Сэмом. Арлин стояла уже в пальто, сумка со всем необходимым была уже собрана и лежала возле двери. — И не расстраивайтесь, если он не захочет разговаривать, когда вы будете провожать его в школу. Он утром всегда не в лучшем виде.

— Не беспокойся, — сказала Диана. В ней все кипело от возмущения, что сын где-то там занят работой и бедная девочка осталась в трудный момент одна. — Я за всем присмотрю.

Бланка родилась в восемь минут пополуночи — прелестное беленькое дитя, как две капли воды похожее на Джорджа Сноу. Спокойно давала брать себя на руки, баюкать, кормить грудью. Прохладная, если потрогать, — и пахло от нее чем-то вкусным. Позвонили в Кливленд Джону Муди. Сестры в родильном доме отказывались понимать, как это можно не оторваться от работы, не приехать, бросить молодую маму на произвол судьбы; сама же Арлин была лишь благодарна ему за это. Она чувствовала бы себя виноватой, если б Джон присутствовал при родах.