Лиза Эдвардс - Пес по имени Бу

Но настал день, когда Лоренс ни с того ни с сего принялся рассказывать о детях своего школьного друга, заставив меня разрыдаться. Я поняла, что все это время надеялась на то, что когда-нибудь у нас будет ребенок, хотя и скрывала это желание даже от себя самой. А теперь мне приходилось признать, что это совершенно невозможно. Но вдруг сквозь поток моих слез до меня донеслись слова Лоренса. Он произнес нечто, во что я никак не могла поверить:

— Нам надо родить ребенка.

Я была шокирована.

— Что стало с твоим страхом отцовства? — поинтересовалась я. — С теми проблемами, которые тебя так сильно беспокоили?

— Я знаю, что я и мой биологический отец — это два разных человека, — ответил он.

За одиннадцать лет нашего брака он ни разу не ударил ни меня, ни кого-либо из собак. Он не был наделен взрывным темпераментом своего биологического отца и не был склонен к насилию или агрессии.

— Я не стану таким, как он, — продолжал Лоренс, — а из тебя выйдет прекрасная мать.

Хотя этот переворот в убеждениях Лоренса застал меня врасплох, я знала его достаточно хорошо, чтобы понимать — когда дело доходит до принятия решений, он напоминает литосферную плиту, которая сдвигается неожиданно, несмотря на то что подготовка к этому сдвигу происходит много лет. Он тихо обдумывает проблему наедине с собой, поворачивая ее то так, то этак, пока не приходит к определенному выводу. Только после этого он делится результатом своих размышлений с окружающими. Хотя мне по-прежнему было трудно поверить в то, что я способна хоть на что-то (не считая обучения собак), я понимала, что мое исцеление и примирение с отцом способны сделать из меня очень хорошую мать.

Когда я думала о семье, которую мы создали и о которой столько лет заботились, — наши Аттикус, Данте, Бу, Портос, Тара и Мерлин, — меня охватывала убежденность в том, что нам с Лоренсом это по плечу. Мы ведь уже доказали свою способность стать чудесными родителями нашим собачьим и кошачьим «детям». Наконец настало время родить и собственного ребенка. Мы сошлись на том, что сделаем для этого все, что будет в наших силах.

Уже через месяц Лоренс нашел специалиста по репродуктивному здоровью. Мы записались на прием, понимая, что, учитывая состояние нашего здоровья и одиннадцать лет без надежной контрацепции (и без беременности), нам, скорее всего, потребуется помощь. Все дни, остававшиеся до приема, мы взволнованно, хотя и осторожно, обсуждали свои возможности. Клиника оказалась уютной и располагающей, но мы не смогли сказать того же о враче. За время беседы с нами он ни на секунду не расстался со своим блэкберри.

— Так сколько, вы говорите, вам лет? — поинтересовался он, когда мы расположились на стульях и представились.

Он посмотрел на заполненные нами анкеты, начал постукивать ногой по ножке стула, что, как мне показалось, свидетельствовало об охватившем его раздражении, снова переключил внимание на блэкберри и произнес:

— С моей стороны было бы неэтично помогать вам, в вашем возрасте, родить ребенка.

Я тут же закрылась. Я знала многих женщин, забеременевших в сорок с лишним лет. К сожалению, я была так подавлена, что не рискнула ничего уточнять. Я хотела объяснить, что годы от двадцати до тридцати были самым мрачным периодом моей жизни и если бы я привела в мир ребенка тогда, то лишь передала бы эстафету страданий дальше. Но я в буквальном смысле не могла проронить ни слова.

Я очень благодарна Лоренсу, который поспешил мне на выручку.

— Я должен прояснить ситуацию, — заговорил он. — Мы ожидали так долго из-за меня. У меня были свои причины для осторожности, и на что мы на самом деле рассчитываем, так это на помощь в…

— Послушайте, — перебил врач, переводя взгляд на меня. — Когда речь идет о рождении детей, основная нагрузка ложится на женщину, и ее возраст имеет первостепенное значение.

Он снова переключился на блэкберри.

Все мои прежние комплексы в одно мгновение вернулись, затопив меня волнами стыда и самобичевания.

Единственное на что, по мнению этого врача, мы могли рассчитывать, так это на то, что нам удастся найти донора яйцеклетки. Но наша медицинская страховка не включала в себя лечение от бесплодия, и денег для оплаты курса подобного лечения у нас не было. Я также опасалась, что, если мы зачнем ребенка подобным образом, он будет дважды проклят моей семьей. Они в любом случае не приняли бы мое дитя, не говоря уже о ребенке из донорской яйцеклетки. Я плакала всю дорогу домой, а по прибытии тут же усадила себе на колени Бу. Я обнимала своего лохматого малыша, а его густая шерсть бесследно впитывала мои слезы. Портос тоже подошел и уперся в меня своим пушистым бедром, как будто говоря: «Я знаю, что почесывание меня именно в этом месте способно решить все твои проблемы!» И Данте по своему обыкновению облизал мое лицо, напоминая мне, что я не одна.

Я начала вспоминать, как никто не верил в Бу, пока он не доказал, что все они ошибаются. Я думала о том, как далеко пошел Данте, пройдя путь от больного и неуправляемого пса с бруклинской помойки до сертифицированной собаки-терапевта. Я осознала, что собаки — это мое зеркало. Если Бу смог сделать то, чего от него никто не ожидал, — думала я, — почему я должна опускать руки? Главная задача — сосредоточиться на том, что можно сделать, а не убиваться из-за того, чего нельзя изменить. Я начала работать со специалистом по акупунктуре и связалась со своим гомеопатом. Они единственные из всех медиков помогли мне пережить самый трудный период острых хронических болей. Я надеялась, что у них припасено что-то и на случай бесплодия. Одновременно мы с Лоренсом начали подыскивать другого специалиста по репродуктивному здоровью, чтобы услышать еще одно мнение. Заботясь о своем душевном здоровье, я полностью сосредоточилась на бизнесе и посещениях.

Настало время признать, что Данте, утративший большую часть своей неукротимой энергии, нуждается в отдыхе от физически утомительных визитов. От этой мысли у меня сжималось сердце, ведь для него это было окончанием того пути, на который мы когда-то ступили вместе, и было время, когда работа заставляла его плясать от радости. На протяжении семи лет он развлекал и веселил своих обожаемых пациентов, большинство из которых имели пороки развития. Он играл с ними в самые потешные игры, по команде «говорил», балансировал на задних лапах и гонялся за теннисным мячиком, который, радуясь как дети, бросали ему эти вполне взрослые люди.

Я вспоминаю одну особенно забавную погоню по комнате, обставленной низкими круглыми столами. Данте бегал вокруг одного из столов, пытаясь настичь мяч. Я бегала за ним, он — за мной, поводок зацепился за стулья, а мы продолжали бегать по кругу. Я пыталась отцепить поводок, а пес пытался догнать мяч. Мне казалось, я слышу комичную фоновую музыку, сопровождающую все это действо. А наши пациенты улюлюкали и кричали, подбадривая чокнутую собаку и ее в равной степени чокнутую хозяйку. Мне казалось, что даже Данте забавляется устроенным нами спектаклем.