Дженнифер Иган - Время смеется последним

Зато у нее появилось время поразмышлять над своими просчетами — не только очевидными, вроде температуры плавления пластика или распределения нагрузки при подвешивании груза на цепочках. Свой главный просчет она допустила еще раньше — когда, не заметив тектонических смещений, взялась увековечивать эпоху уже ушедшую. Для профессионала ее уровня это непростительная ошибка. И правильно, что ее предали забвению, поделом. Время от времени Долли задумывалась: а что можно было бы устроить, чтобы увековечить вот эту новую эпоху, в которую она вернулась, — и чтобы это потом запомнилось, как бал Капоте, или Вудсток, или прием в честь семидесятилетия Малькольма Форбса, или крестины журнала «Ток»? Долли не знала ответа. Она утратила способность судить здраво; теперь пусть разбирается Лулу, ее поколение.

Когда тон газетных заголовков вокруг имени генерала Б. однозначно смягчился, когда выяснилось, что несколько свидетелей обвинения против генерала получали деньги от оппозиции, Арк позвонил снова.

— Генерал платит вам ежемесячно, — сказал он. — Вы же пока предложили нам одну-единственную идею.

— Но согласитесь, Арк, это была хорошая идея.

— Генерал ждет, мисс Пил, — произнес Арк, и в его голосе Долли опять почудилась ироническая усмешка. — Ваша шапка уже не нова.

А ночью Долли приснилось, как генерал, без шапки, выходит из стеклянных дверей дома навстречу светловолосой красавице: она берет его за руку, и они в обнимку скрываются за дверью. Сама Долли — во сне — сидела в кресле и радовалась, как хорошо эти двое, генерал и его подружка, играют каждый свою роль. На этом месте Долли проснулась, словно ее тряхнули за плечи. Она успела ухватить ускользающий сон — вцепилась в него железной хваткой. Генералу нужна кинозвезда, поняла Долли.

Она села на своем диванчике. В свете уличных фонарей, сочившемся сквозь сломанные жалюзи, ее голые ноги светились как восковые. Правильно, кинозвезда! Узнаваемая и притягательная. И тогда люди поймут, что в генерале, который казался им нечеловеком, все же есть что-то человеческое. Кто-то подумает: Ну, раз для нее он хорош… А кто-то: Мы с генералом сходимся во вкусах, она нравится нам обоим. Или так: Что-то же она в нем нашла. Треугольная голова — может, это эротично? Или даже: Интересно, а как он танцует?.. И вот если у Долли все получится, если она заставит людей задать этот последний вопрос — тогда можно считать, что проблема генерала решена, с его имиджем все в порядке. Не важно, сколько тысяч человек зверски убиты по его приказу: если в общественном сознании его образ связывается с танцем, значит, все то осталось позади.

Кинозвезд, особенно слегка линялых, можно было подобрать десятки и сотни, но Долли уже знала, кого она хочет: Китти Джексон. Лет десять назад Китти дебютировала в фильме под названием «О, беби, о!» в роли задиристой девицы, которая по ходу фильма перевоспитывается и становится агентом по борьбе с преступностью. Но настоящая слава пришла к Китти год спустя, когда Джулс Джонс, репортер журнала «Дитейлс» и старший брат одной приятельницы (и протеже) Ла Долл, неожиданно набросился на молоденькую актрису прямо во время интервью. Этот эпизод вкупе с судебным разбирательством окружили Китти ореолом мученичества. А когда ореол рассеялся, все поразились произошедшим в ней переменам: вместо бесхитростной инженю, какой она была совсем недавно, люди увидели взрослую самостоятельную актрису, вполне с характером — что называется, палец в рот не клади. Таблоиды безжалостно фиксировали ее выходки, отнюдь не всегда безобидные: на съемочной площадке такого-то вестерна Китти Джексон вывалила на голову маститого актера мешок навоза; во время съемок диснеевского фильма выпустила из клеток несколько тысяч лемуров. Когда влиятельнейший продюсер попытался затащить ее в постель — позвонила его жене. После этого уже никто не приглашал Китти сниматься, зато публика ее помнила, а Долли только это и требовалось. Ну и — всего двадцать восемь лет, что тоже немаловажно.

Отыскать Китти не составило труда, благо засекречиванием ее телефона никто особо не занимался. Уже около полудня Долли ей дозвонилась. Сонный голос, чирканье зажигалки. Китти слушала не перебивая. Дослушав, попросила повторить итоговую сумму (немалую), помолчала. Долли чувствовала, как пауза заполняется смесью брезгливости и отчаяния, знакомой ей самой до тошноты. На миг ее пронзила острая жалость к актрисе, у которой из всех вариантов в жизни остался один этот. Наконец Китти сказала: да.

От кофе у Долли уже гудела голова, но она все же дотянулась до кнопки — старенькая кофемашина «Крупс» выплюнула очередную порцию эспрессо. Напевая про себя, Долли позвонила Арку и изложила свой план.

— Генерал не интересуется американскими фильмами, — донеслось из трубки.

— Ну и что? Главное — американцы ее знают.

— Генерал не любит, когда ему что-то навязывают, — сказал Арк. — Если он говорит «нет», значит, нет.

— Арк, ему необязательно к ней прикасаться. Необязательно с ней говорить. Единственное, что от него требуется, — постоять рядом, пока их сфотографируют, и все. И улыбнуться.

— Улыбнуться?..

— Надо, чтобы он выглядел счастливым.

— Генерал редко улыбается, мисс Пил.

— Но он же надел шапку, так?

Долгое молчание в трубке. Наконец Арк сказал:

— Вы должны приехать вместе с актрисой. Тогда мы посмотрим.

— Приехать… куда?

— Сюда. К нам.

— Но, Арк..

— Это непременное условие.

В комнате у Лулу Долли чувствовала себя как Дороти в стране Оз: всё кругом в одном цвете. Лампа с розовым абажуром. С потолка, задрапированного легкой розовой тканью, свисают нитки розовых бус. На стенах — крылатые розовые принцессы, раскрашенные по трафарету. В тюрьме на занятиях по домоводству Долли научилась работать с трафаретами и потом много дней подряд, пока Лулу была в школе, занималась украшением комнаты. Дома Лулу сидела в своей комнате почти безвылазно, выходила только поесть.

В школе мисс Ратгерс все девочки дружили группками — кланами, и у Лулу тоже был свой клан, сплоченный до такой степени, что даже после всего случившегося с ее матерью, включая полгода тюрьмы (на это время из Миннесоты приезжала бабушка Лулу), внутриклановые связи не распались. В клане Лулу девочки были не то что связаны между собой прочными нитями — скорее скручены стальной проволокой. И Лулу была стержнем, на который эта проволока наматывалась. Прислушиваясь к тому, как ее дочь разговаривает с подругами по телефону, Долли поражалась ее спокойной уверенности: Лулу умела, когда надо, быть жесткой и непреклонной. Или ласковой и снисходительной. И доброй. В девять лет.