Анхела Бесерра - Музыка любви

Жоан вставал на заре и принимался за хозяйство. Пол в доме он успел оттереть до блеска, но его все равно заставляли целыми днями стоять на коленях с тряпкой и цинковым ведром. Голыми руками он чистил ватерклозет, с корзиной грязного белья ходил в общественную прачечную на площади под свист и насмешки местных мальчишек. До позднего вечера гладил выстиранное, а затем в уголке на полу ужинал, ел свою стряпню, попутно выслушивая брань и упреки.

Но серая тетрадка в линейку осталась при нем, и музыка не переставала звучать в его сердце. Чтобы не забывать о своем призвании пианиста, он за работой про себя напевал сонаты — иногда Бетховена, иногда Шопена. Так ему легче было переносить несправедливость. Он изливал душу в письмах к отцу, которые не посылал, поскольку денег на почтовые расходы у него не было. Первая весточка от отца пришла с трехмесячным опозданием. Затем Жоан еще какое-то время изредка получал письма, в которых отец избегал тешить его надеждой на возвращение. В последнем Жоан прочел, что многие артисты и художники уезжают искать убежища за границей и что восприимчивым людям лучше держаться подальше от ужасов войны, дабы их сердца не очерствели, не заразились ненавистью. Больше писем не было. Жоан понимал, что война затрудняет сообщение, и надеялся, что рано или поздно сможет возобновить переписку с отцом. В тех немногих посланиях, что ему с трудом удалось отправить домой, он ни словом не обмолвился о своих переживаниях, сознавая, что этим только расстроит отца, который все равно ничем не может ему помочь.

Однажды утром в прачечной к нему подошел рыжеволосый мальчишка, уже не первый день наблюдавший за ним.

— Вы говорите по-французски?

Наконец хоть кто-то дал себе труд обратиться к нему, увидел в нем человеческое существо. Жоану к тому времени уже казалось, что он вовсе разучился говорить, но французские слова сумбурным потоком полились из него сами собой.

Благодаря новому знакомому Жоан посетил самые интересные места в поселке. Оказалось, Кань-сюр-Мер — это не только каторжный труд. По его булыжным мостовым прогуливались рыцари в настоящих кольчугах. Средневековый замок и улочки старого города несли в себе дыхание минувших столетий, запечатленное на полотнах Сезанна, Ренуара, Модильяни... Кань-сюр-Мер омывало лазурное Средиземное море, и Жоан снова ощутил вкус жизни.

— Я тебя познакомлю с моим отцом. Он здешний пекарь. Какой хлеб печет! Вот увидишь, — сказал ему Пьер.

Жоан Дольгут начал задумываться о возможности жить по-другому. Его руки, изъеденные аллергией на моющие средства, давно не прикасались к клавишам. Старый пекарь проникся к нему симпатией. Сначала подкармливал вечно голодного подростка свежим хлебом, потом стал водить его в церковь, где древний, бог знает с каких пор умолкший орган вновь запел отрывки сонат. Сын пекаря Пьер уже не справлялся один с работой, ему нужен был помощник. Добрая слава их пекарни вышла за пределы городка, и все чаще приходили заказы из окрестных поселений.

Когда Жоану, занятому по горло домашним хозяйством, удавалось выкроить часок-другой свободного времени, пекарь обучал его своему делу. И Жоан научился подготавливать печь, заквашивать тесто, сыпать муку, месить, раскладывать на противне — и все это под веселые песни.

На старом велосипеде, который ему одалживал Пьер, он каждый вечер ехал через всю деревню на пляж, так как вернулся к своей старой привычке слушать море. От отца вестей не было, и, наверное, Жоан все еще жил со своими вредными тетушками только потому, что боялся оборвать последнюю ниточку. Ведь если отец напишет, то на их адрес. На последние письма Жоана он не отвечал. В новостях по радио говорили, что Гитлер и Муссолини оказывают мощную поддержку националистам и положение в Барселоне осложнилось. Наконец Жоан сообщил теткам хорошую новость: пекарь поселка зовет его к себе в помощники. За несколько франков в день Жоан будет печь и развозить хлеб. Старые девы разразились истошными воплями, угрожая вышвырнуть его из дома, если он согласится. Но Жоан сумел уговорить их, пообещав ежедневно отдавать половину заработка.

В течение долгого и деятельного года он жил то вдыхая чудесные ароматы выпечки, то разъезжая по окрестностям на уже своем собственном подержанном велосипеде, который пекарь подарил ему на пятнадцатый день рождения.

Война вынуждала к бегству тысячи испанцев. Бесконечный поток людей, лишившихся крова, хлынул через границу. Французы по эту сторону распоряжались их судьбами на свое усмотрение, нередко отправляя женщин в коммуну Шомерак в департаменте Ардеш, а мужчин — в лагерь для беженцев на побережье близ Аржеле. В пограничных деревнях и городах оседало множество артистов, поэтов, композиторов, мыслителей и политиков всех рангов, которые оттуда пытались как-то поддержать то, что осталось от Республики.

До Жоана дошли слухи, что среди них находится и его кумир Пау Казальс. Ему приятно было думать, что их теперь связывает что-то общее. Оба они живут в вынужденной ссылке. Он безумно скучал по отцу и боялся за него, зная, что любовь к сыну не заставит его покинуть город. Отец твердо обещал, что будет сражаться в первых рядах — за себя и за него. С одной стороны, Жоан втайне лелеял надежду, что он все-таки бежал и рано или поздно отыщется среди иммигрантов, но, с другой стороны, понимал, что отец не оставит товарищей и будет бороться до конца. Постепенно Жоан приходил к мысли, что неплохо бы ему перебраться поближе к границе. Скопить немного денег, поехать в Прад и встретиться с великим виолончелистом. Пусть они никогда не были знакомы лично, но раз они верят в одни и те же идеалы, страдают от одной и той же беды, то, как казалось Жоану, могут считаться почти друзьями.

Чем дальше, тем больше Жоан чувствовал себя республиканцем. Такая жизненная позиция приближала его к отцу. Он мечтал помочь своим беглым соотечественникам, но не знал как. Несмотря на все трудности, он считал, что ему неслыханно повезло. Ведь не так уж и плохо ему живется: он худо-бедно зарабатывает себе на пропитание, и бывают даже дни, когда он смеется и забывает о своих печалях.

В доме пекаря его как-то незаметно усыновили. Каждый вечер он ужинал с ними и участвовал в теплых семейных посиделках у камина. Он рубил дрова, топил печь, по очереди с Пьером мыл посуду и прибирал на кухне. Мать Пьера его обожала. Со временем она даже стала, как родному сыну, вязать ему шарфы и свитера и раз в неделю печь его любимые пирожные. Чтобы в меру своих сил отблагодарить семейство пекаря, Жоан каждую субботу по утрам развлекал приютивших его людей концертами барочной музыки, играя на церковном органе.

Неутихающая буря противоречивых чувств — тревога за отца, тоска по родине, радость горячего ужина в атмосфере уюта и взаимной привязанности — привела к тому, что Жоан, сам того не сознавая, начал испытывать творческие порывы. По ночам он пытался сочинять сонаты. Музыка, звучавшая у него в голове, изливалась каскадами беспорядочных нот, которые затем одна за другой стройно ложились на линованную бумагу. Восьмые, шестнадцатые, половинные и четвертные, пойманные в силки нотного стана, возвышали его дух и порой даже приводили в состояние, близкое к счастью. Хотя за неимением инструмента слушать свои произведения он мог только мысленно, Жоан был уверен, что в них говорит его душа. В те часы, когда он пробовал себя в качестве композитора, его мозг превращался в сосуд, полный трепетных звуков, закрытый для внешнего мира и открытый потаенным чувствам. Его слух никогда не уставал от музыки. Он жил, погрузившись в свои сладкозвучные грезы.