Питер Кэри - Джек Мэггс

Время от времени мистер Гаррис-младший развлекал своих детей тем, что при помощи поясного ремня стягивал бороду у себя на животе. По какой-то неизвестной и таинственной для Тобиаса причине в семействе Гаррисов это считалось забавной шуткой, и дети то и дело просили отца повторить ее.

Отношение Джека Мэггса к новым пассажирам было каким-то неопределенным, ибо он, сидя у окна, спиной ко всей этой компании, то ли дремал, то ли глядел на мелькающие мимо пейзажи. Но для Тобиаса с его способностью преувеличивать добропорядочность людей, которых он не знает, семейство Гаррисов казалось живым укором собственной греховности. Он чувствовал, как их христианская обыденность сурово вершила суд над ним.

Что бы они подумали, узнав, что он опозорил свою собственную семью?

Глубоко несчастный, он тоже повернулся к окну, когда дилижанс, медленно поднявшись в гору, наконец въехал в старинную липовую рощу. За деревьями Тобиас увидел обросшую мхом норманнскую церквушку, дом викария, сад и самого священника на пшеничном поле. Дул свежий ветерок, достаточно сильный, чтобы качались колосья пшеницы и цветущие дикие яблони роняли лепестки.

Тобиас открыл записную книжку и, зачеркнув все начало первой главы, написал:

«Многие из сокамерников М. не выдерживали наказания пожизненным изгнанием и сходили с ума, выйдя на свободу. Они, возможно, были грешниками, но грешниками-англичанами до мозга костей. Вырванные из родной деревни или же являясь продуктом зловонных трущоб Лондона, они, однако, не могли смириться с тем, что им больше никогда не увидеть любимой родины.

М. не сошел с ума лишь потому, что не утратил глубокой веры: какой бы вердикт ни зачитал ему судья Денман, он все равно еще раз ступит на зеленую землю своей дорогой родины, Англии.»

Тобиас теперь был уверен, что это будет последний роман, который он опубликует. Он писал широко и свободно, не останавливаясь, откровенно и резко, все время помня, что Мэггс может обернуться и снова потребовать его записную книжку.

На перекрестке у Вэллингфорда им была написана та знаменитая фраза, которой тридцать лет спустя откроется роман «Смерть Мэггса»:

«Подобно тому, как у перелетных птиц самец оповещает самку о своем возвращении, так и убийца возвращается к своей возлюбленной Англии, отчаянный и смелый, как самец малиновки в своем ярко-красном жилете.»

Тобиас начал описывать шторм на море — ему представлялось, что это будет главной частью его второй главы. Чтобы усилить ощущение собственного позора, он писал о воинственном субъекте своих сеансов гипноза с симпатией, на которую никогда уже больше не будет способен. Темная поверхность волн, холодный нечистый воздух камеры — он нарисовал картину того места, которое недоступно даже самому Господу Богу. Здесь М. распростерт и прибит к палубе, его левая кисть руки сломана. Рядом с ним лежит человек по имени Гаррис с мокрой седой бородой на холодной и уже не дышавшей груди.

Дилижанс остановился в Абингдоне, приятном городке, который Тобиасу, однако, не удалось осмотреть. Лишь после того как семейство Гаррисов покинуло дилижанс и вечерние тени стали длинными, а «Истый Британец» начал медленно подниматься в гору, направляясь в Фаррингтон, Тобиас оторвался от своих трудов и снова поймал на себе недобрый сосредоточенный взгляд Джека Мэггса. Он неохотно закрыл и затем спрятал свою записную книжку.

— О чем задумались, Джек Мэггс? — попробовал он втянуть в разговор своего спутника.

— Вы и без меня знаете мои мысли, приятель, — шепотом произнес тот, посмотрев на нового пассажира, сладко спавшего молодого джентльмена с соломенными волосами, от которого сильно попахивало пивной и конюшней. Убедившись, что их новый сосед крепко спит, Мэггс повысил голос до нормального, но тон его стал еще более неуважительным, чем прежде.

— О чем я задумался? — повторил он. — Об очень многом, парень.

Вдруг без какого-либо объяснения он обхватил голову Тобиаса руками и крепко сжал ее, а затем медленно притянул к себе, словно хотел поцеловать его.

— Как мне получить обратно все мои мысли?

Трудно нормально разговаривать, когда одному из беседующих пытаются сорвать голову, словно это арбуз. Тобиас придвинулся поближе, чтобы как-то облегчить свое неудобное положение.

— Я не знал, что вы так дорожите вашими мыслями, Джек Мэггс. Однако у вас никогда не находилось времени, чтобы взглянуть на запись наших встреч. Когда мы вернемся в Лондон, я отдам вам жестяную коробку со всеми моими заметками. Мы вместе их сожжем. А теперь, пожалуйста, отпустите меня. Вы больно зажали мне ухо.

Однако Джек Мэггс с мрачным видом продолжал держать в тисках его голову.

— Ваши заметки — ложь, парень. В них ничего не сказано, я снял с себя рубашку. И правда в том, что вы заставили меня с помощью гипноза выдать секретные сведения.

— Все ваши секреты будут вам возвращены. Отпустите меня, прошу вас.

— Заткнитесь!

Тобиас вдруг понял, как легко и просто, не за понюшку табака, он может распрощаться с жизнью.

— Когда я прочитал, как вы высмеяли Женщину-канарейку, — сказал Джек Мэггс тихо, и это усилило гнев в его потемневших глазах, — то стало ясно, как глоток джина, что вы сделаете то же самое и со мной. Вы расскажете мои проклятые секреты всему миру.

Тоби даже не знал, что ему ответить.

— Сколько вам заплатят за ваши насмешки над этой бедной старой курицей? Соверен? Два? Сколько будет стоить, если вылить все ее секреты в сточную канаву?

— Я не рассказал ни одного ее секрета, Джек.

Вместо ответа Мэггс еще больше сжал его голову.

— Вот где мои секреты, — сказал он шепотом, — в этой коробке. В черепной коробке. Вот куда мы должны проникнуть.

Неизвестно, что было бы дальше, если бы не зазвучал рожок, извещавший об их прибытии, и не разбудил джентльмена. Дилижанс въехал во двор деревенской гостиницы, и дюжие конюхи стали перекликаться с кучером. Джек Мэггс снова сел в свой угол, как борец после раунда, и сложил руки на ярко-красном жилете.

Когда они вышли из дилижанса, сердце Тоби учащенно забилось. Он сразу решил направиться на главную улицу городка, но был обескуражен тем, что Мэггс молча следует за ним. Стоило ему свернуть куда-нибудь в сторону, Мэггс не отставал от него ни на шаг. После пяти минут такой странной прогулки Тобиасу ничего не оставалось, как вернуться в дилижанс, мечтая, чтобы на сей раз у них был приличный и приятный сосед, а не храпящий джентльмен, который вышел на этой почтовой станции и чье место пока никто не занял.

Когда дилижанс снова выехал на тракт, Мэггс, умиротворенно положив руки на колени, однако по-прежнему не сводил глаз с Тобиаса. Проехав несколько миль молча, Тобиас почувствовал, что больше он этого не выдержит.