Галина Таланова - Голубой океан

Она просмотрела информацию, которую он давал о себе на сайте. Из этой информации она узнала, что он восемь лет уже – не в Подмосковье, а в университете её родного города, что у него взрослая замужняя дочь, что он стал доктором наук, что любимые его писатели Борхес, Гессе и Бунин. Особенно сразил Светлану Борхес. Ну кто же не из литераторов будет зачитываться «Маленьким лордом» в нынешние-то времена? Про семейное положение данные отсутствовали.

Потом Светлана разглядывала его альбом. На одной фотографии он гулял с двумя девицами по набережной города, на другой вообще были какие-то дети и подпись «Прохожие» – эти фотографии он поместил сам. Пять других ему были присланы. На первой картинке он стоял в обнимку у Эйфелевой башни с какой-то девушкой, похожей на монголку или татарку, – её прислала особа по имени Дора Шарафутдинова. На другой фотографии была эта же Дора в купальнике и чёрных очках, а рядом с ней некто, голый по пояс, голова и лицо его были завязаны рубашкой – её тоже отправила эта Дора. На третьей он изображался с девушкой, как две капли воды, похожей на него, – они смотрели друг на друга влюблёнными глазами. Эта фотография была чёрно-белая. Под ней стояла оценка, данная Дорой: «Страшненькая какая!» На четвёртой он возвышался за кафедрой, под фото находилась подпись: «Гуру в Вашингтоне вещает страшные глупости, которые завтра оказываются реальностью». На пятой он сидел в ресторане за ядовито-жёлтой скатертью; на соломенных салфетках стояли тарелки с каким-то помидорным салатом и мясом, бутылки и бокалы с янтарным вином, оранжевые салфетки в жёлтом бокале; и красные ветки то ли сакуры, то ли крашеного сухоцвета отбрасывали тени на его задумчивое лицо. Откуда-то из-за угла падал тревожный красно-оранжевый свет. Тени, блуждающие по лицу, были размыты и расплывчаты в этом красном свете. Лицо – сама тень. Под фотографией значилась подпись «Гуру в библиотеке». Оба изображения прислал какой-то Mark Snider.

Ей внезапно захотелось отправить мужчине сообщение. Какое-нибудь. Вступить в контакт с этим «гуру». Желание было настолько ясное и сильное, что она его испугалась. Она дрожала от нетерпения, открыв «Wоrd» и набирая ему послание:

«Бывает иногда такое внутреннее состояние, когда всплывают в памяти лица, вызывающие сожаление, что прошёл мимо них. Приглядывались, присматривались, искали полутона и полутени, здоровались, но издалека. Потом «лови-не лови» – не догонишь, всё усвистало безвозвратно. Вот я и подумала, а почему бы нет, коль уж я наткнулась на «всплывающее» иногда в проруби памяти лицо. Рискнула написать. Вы вернулись в наш город?»

5

Света с удивлением обнаружила, что с нетерпением ждёт вечера, когда можно будет посмотреть: ответил ли Одиссей. Он написал. Он её помнил! Он писал, что перебрался в их город, развёлся, похоронил мать, преподаёт и играет во всякие образовательные игры. Она задала вопрос – он снова ответил; на её вопрос «Что за игры такие?» он дал ссылку на свои веб-страницы и сайты, где он бывает. «Я же живу в сети», – его усмешку она как будто видела. Живущих в сети Светлана инстинктивно боялась, и это его сообщение расстроило её почти до состояния, когда слёзы выступают, как сок из прокушенной солёной помидорины. Ну, вот ещё один орешек, который разгрызать, наверное, не стоит, чтобы не было разочарования…

Но орешек разгрызен пока не был, он манил своим белым молочным крепким тельцем, оперённым в зелёную юбочку папуаса. Орешек хотелось попробовать на зуб и вкус. Тоска налетала внезапно, как летний ливень, приносящий ветер перемен.

И она с удивлением для себя обнаружила, что стала ходить по этим веб-страницам, на которые он ссылался. Она никогда не жила в сети и чувствовала там себя довольно неуютно. У неё рано или поздно от всего тамошнего мельтешения, похожего на пущенный по ветру конфетти, начинали краснеть и слезиться глаза; голову сдавливало тугим обручем, вызывающим тупую боль; незаметно подкрадывалась тошнота, сопровождающаяся серой пеленой или роем чёрных и блестящих мушек в глазах, которые плотной завесой застилали экран монитора. Она мало там поняла, на этих веб-страницах. Разговоры были на профессиональном сленге и часто на английском языке. Она узнала, что Одиссей пишет книгу об использовании сетей для образования, ищет спонсоров, работает экспертом в сетевых сообществах «Google» и «Intel». Переводит какие-то «скетчи», выбивает – и успешно – гранты, бывает на конференциях в Америке, Англии, Германии, Канаде, Японии, Мексике.

Однажды она попала на веб-страницу, полную завораживающих фотографий, сделанных им. На фотографиях находились природа, родной город, города и страны, в которых он побывал. Все фотографии были либо сумеречные, в лучах западающего солнца, оранжевого, как спелый перезрелый апельсин, или розового, как налив, или пурпурного, как залежавшийся гранат, либо по ним скользил, прокладывая таинственные мерцающие дорожки, лунный свет. Но тревоги в них не было. От них веяло какой-то романтикой из юности, когда заходящее солнце было ещё не для нас – просто хотелось бежать по этой розово-перламутровой морской дорожке куда-то за горизонт, туда, куда ныряет огненный шар, плыть в неизвестность долго-долго – пока не иссякнут силы, а сил тогда было ещё достаточно, чтобы горы свернуть. Свет лился сквозь листву на его фотографиях – такой мягкий, чарующий, завораживающий, и казалось, что луч солнца устраивается у тебя на лице, сушит дорожку от слезы на нём. Если и ложились на лицо тени, то это были тени от листвы, и отражали они только бег твоих пока ещё, как облака, лёгких мыслей. Вся жизнь лежала впереди. Она не была прекрасна, но она была впереди и была удивительна, многое можно было успеть, надо было суметь кем-то стать. На фотографиях серебрился серый шифер океана, который она никогда не видела живьём и который, наверное, уж никогда не увидит.

Светлана послала свой вопрос о том, что он делал у этого океана. Одиссей ответил, что там был симпозиум, поездку на него финансировали люди, с которыми он общается через Интернет, а для них он делает необходимую им работу. «Там было очень холодно и одиноко, а потом приехали мои старые друзья – и стало тепло». Это было сказано так, что она будто почувствовала его сиротство в чужом городе, в чужой стране, где говорят на чужом языке, который ты хоть и понимаешь, но твой-то «птичий язык» не понимает никто. Ты бродишь невидимый в разноцветной толпе, где на ходу жуют сэндвичи, пьют кока-колу и потягивают сигары. Твоя страна далеко, но ждёт тебя там только дочь, да и то – их встречи обычно скомканы, обрывочны и редки. Распахивать душу дочери он не мог и права даже такого не имел, наверное… Родители умерли.