Джулиан Барнс - Предчувствие конца

Прости, что доставил тебе столько неприятностей. Ты пыталась мне что-то показать, а я по своей черствости не понял. Желаю вам с сыном спокойной жизни, насколько это возможно. Если когда-нибудь смогу вам быть полезен, надеюсь, ты без колебаний ко мне обратишься.

Твой

Это все, на что я был способен. Хотелось бы написать получше, но, по крайней мере, я ручался за каждое слово. Я не преследовал никаких тайных целей. Не надеялся что-либо выпросить. Ни дневник, ни расположение Вероники, ни даже прощение.

Не могу сказать, полегчало мне после отправки этого письма или стало только хуже. Я вообще мало что чувствовал. Разве что изнеможение, опустошенность. У меня не возникло желания поделиться с Маргарет. Мои мысли обратились к Сьюзи: какое счастье, когда младенец появляется на свет с руками и ногами, с нормальным мозгом и с таким эмоциональным складом, который позволяет ребенку, девочке, женщине, вести жизнь по собственному выбору. „Желаю, чтобы ты была как все“, — сказал поэт, обращаясь к новорожденной крохе. [32] „Желаю, чтобы ты была как все“, — сказал поэт, обращаясь к новорожденной крохе. — Цитируется стихотворение, написанное Ф. Ларкином в 1954 г. по случаю рождения Салли Эмис, младшей сестры писателя Мартина Эмиса. Салли Эмис умерла от алкоголизма в возрасте 46 лет; на ее похоронах звучало это стихотворение.

Моя жизнь продолжалась. Я по-прежнему рекомендовал книги больным — как выздоравливающим, так и умирающим. Сам тоже кое-что почитывал. Перестал сортировать бытовые отходы. Написал мистеру Ганнеллу, чтобы тот прекратил тяжбу об изъятии дневника. Как-то к вечеру без видимой причины решил прокатиться по Северной кольцевой, сделал кое-какие покупки и поужинал в „Вильгельме IV“. Все мне задавали вопрос: „Отдыхать ездили?“ В магазине я отвечал „да“, в пабе — „нет“. В принципе, это было все равно. Как и многое другое. Я размышлял о событиях прошлых лет и о том, сколь ничтожна была моя роль.

Вначале я подумал, что мне случайно переправили старое сообщение. Но это из-за того, что моя тема „Извинение“ осталась нестертой. Мой текст тоже остался в неприкосновенности. А ее ответ гласил: „Ничего до тебя не доходит. И раньше не доходило, и никогда не дойдет. Не надейся“.

Я сохранил эту переписку во „Входящих“ и время от времени перечитывал. Не укажи я в своем завещании, чтобы меня кремировали, а пепел развеяли по ветру, я бы распорядился, чтобы мне сделали такую надгробную надпись: „Тони Уэбстер. До него так и не дошло“. Нет, в этом есть какая-то мелодрама, слезливость. Может, „Он решил сам“? Да, так лучше, правильнее. Но, по всей вероятности, я бы выбрал „Каждый день — воскресенье“.

Время от времени я ездил на машине в тот магазинчик и в паб. Как ни странно, там у меня всегда возникало ощущение покоя; а вдобавок ощущение цели — возможно, последней настоящей цели в моей жизни. Как и раньше, я не переживаю, что трачу время впустую. На что мне еще тратить время? А обстановка там дружелюбная, лучше, чем в моем районе. Никакого определенного плана у меня не было, но это не новость. У меня уже сто лет „планов“ не было. А возрождение былого чувства к Веронике — если оно и состоялось — едва ли тянет на „план“. Скорее это мимолетный, болезненный порыв, постскриптум к краткой истории унижений.

Как-то раз я спросил у бармена:

— Скажите, пожалуйста, нельзя ли для разнообразия нарезать картофель потоньше?

— Это как?

— Ну, как во Франции — тонкими ломтиками.

— Нет, у нас такого не подают.

— А в меню сказано, что у вас картофель фри — ручной нарезки.

— Ну.

— Так почему бы не нарезать потоньше?

Обычная любезность бармена улетучилась. Он посмотрел на меня так, будто пытался определить, кто я такой: педант или придурок, а возможно — и то и другое.

— Ручной нарезки — значит нарезанный толсто.

— Но если ручной нарезки, отчего же не нарезать потоньше?

— Мы не нарезаем. Нам так привозят.

— Картофель нарезают не у вас на кухне?

— Я же сказал.

— То есть в меню написано „картофель фри ручной нарезки“, а на самом деле нарезка производится неизвестно где и, скорее всего, механическим способом?

— Вы к нам с проверкой, что ли?

— Боже упаси. Мне просто странно. Никогда не знал, что „ручной нарезки“ означает „толсто нарезанный“, а не „нарезанный исключительно вручную“.

— Теперь будете знать.

— Ну, извините. Не понял.

Вернувшись за столик, я стал ждать, когда мне принесут ужин.

И тут, как гром среди ясного неба, появились те пятеро, в сопровождении молодого социального работника, которого я видел из машины, когда приезжал с Вероникой. Коллекционер значков, проходя мимо меня, помедлил и отвесил поклон; значки на его охотничьей шапке тихонько звякнули. За ним шли остальные. При виде меня сын Адриана выставил вперед плечо, будто отгораживался от напасти. Все пятеро отошли к дальней стене, но садиться не стали. Социальный работник подошел к стойке и заказал напитки.

Мне подали хек и картофель фри ручной нарезки, причем картофель — в металлической миске, выстланной газетной бумагой. [33] Мне подали хек и картофель фри ручной нарезки, причем картофель — в металлической миске, выстланной газетной бумагой. — Дань старой английской традиции: жареную рыбу с картофелем фри (fish and chips), любимое многими британцами недорогое блюдо, обычно продавали навынос в кульках, свернутых из вчерашнего номера дешевой газеты. Наверное, я улыбался своим мыслям, когда ко мне подошел молодой социальный работник.

— Можно на пару слов?

— Конечно.

Я указал на свободный стул. Посмотрев ему через плечо, я заметил, что его подопечные смотрят на меня во все глаза и сжимают в руках стаканы, но не пьют.

— Я — Терри.

— Тони.

Рукопожатие вышло неловким, как всегда бывает в сидячем положении. Он немного помолчал.

— Угощайтесь картошкой.

— Нет, спасибо.

— А вам известно, что когда в меню сказано „картофель фри ручной нарезки“, это всего лишь означает „нарезанный толстыми брусками“, а не нарезанный вручную?

Он посмотрел на меня примерно так же, как и бармен.

— Я насчет Адриана.

— Насчет Адриана, — повторил я.

Почему мне не пришло в голову спросить имя? А как иначе его могли назвать?

— Ваше присутствие его нервирует.

— Прошу прощения. Совершенно не хотел его нервировать. Да и никого другого тоже. Никогда. — Парень будто бы заподозрил иронию. — Ладно. Больше он меня не увидит. Сейчас я поем и уйду, и никто из вас больше меня не увидит.

Он кивнул.

— Можно спросить, кто вы такой?

В самом деле, кто я такой?

— Ну, разумеется. Меня зовут Тони Уэбстер. Мы с отцом Адриана в молодости были друзьями. Вместе учились в школе. И мать Адриана я тоже знал. Довольно близко. Потом наши пути разошлись. Но вот уже пару недель мы довольно тесно общаемся. Точнее, месяцев.