Александр Дьяченко - Плачущий ангел

Звонок

Вечером звонок: «Батюшка, это ты? Виктор безпокоит»...

Виктора я знал несколько лет. Он иногда заходил в храм, и, по-моему, один раз даже подходил на исповедь. Жил он хаотично, от одной женщины уходил к другой, попивал запойно. Помню, он ещё приглашал меня его старенькую маму причастить, та в 1941-ом служила в Москве в подразделении противовоздушной обороны, запускала в небо аэростаты.

Так вот, звонит Виктор и говорит мне:

- Всё, надоело! Решил с собой покончить!

Я ответил:

- Рад за тебя. Вот это действительно мужское решение! Как ты, кстати, собираешься это сделать?

Мой собеседник замолчал. Видимо, его несколько обезкуражил мой ответ. Он наверно думал, что я буду его отговаривать от «неразумного шага», а я напротив, его одобрил...

- Не знаю ещё, может повешусь? Или застрелюсь? - предположил Виктор.

- Ну это, конечно, не эксклюзив, хотя в наших условиях наиболее подходяще. Только вот мой тебе совет, Виктор: если будешь вешаться, сперва сходи в туалет, а то потом, ты, голубчик, сам понимаешь... Кто тебя отмывать будет? Так и ляжешь...

Мой собеседник молчит, я продолжаю:

- А если надумаешь стреляться, то стрелять можно, во-первых, в сердце. Но в такой ситуации порой промахиваются, а это тебе не подходит. Ты мужик серьёзный, тебе нужно наверняка. Так что давай, парень, суй пушку в рот. Правда в таком случае у тебя от башки ничего не останется, будешь лежать в гробу без башки. Хотя она тебе уже и не понадобится. Пить-то ты ею уже все равно не будешь...

Молчит. Ладно.

- Ещё, Вить, ты подумай о тех, кто останется, им же потом придется всё отмывать, и кровь твою и грязь. Ты уж лучше иди куда-нибудь в лес и удавись там по-тихому...

А то вот у нас в поселке жил один карточный игрок, он ещё подженился на одной моей знакомой, - так не смог отдать долг и умудрился повеситься у неё дома на дверном косяке.

Так вот эта женщина мне тогда сказала:

- Не мужик, а дрянь. О нас с дочкой совсем не подумал!

Хочешь вешаться, - иди, вешайся в лесу, там деревьев полно! А так ребенка, сволочь, напугал!

Ну тут Виктор уже не выдержал, и меня спрашивает:

- Тебя послушаешь, так ты как будто ждешь, чтобы я удавился?

- Конечно, Вить, мне же тогда и отпевать тебя не придется, хоть за это тебе спасибо скажу!

- Нет, батюшка, ты неправильно себя ведешь, - поучает меня мой собеседник, - ты должен меня отговаривать!.. А я так понимаю, что ты как бы и за! Короче, я передумал, - не дождёшься, не увидишь меня без башки! - закончил пьяный человек и бросил в сердцах трубку...

Ну, слава Богу, этого отговорил. Сколько у меня было таких звонков, кто считал? А сколько их мне так и не позвонило...

Недавно разговаривал с одним монахом высокой духовной жизни. Спрашиваю его: «Почему у нас сегодня так по-скотски умирает множество людей»?

Старец (говорят он наизусть знает всю Псалтирь) ответил мне стихами 54 псалма:

«Да постигнет их смерть, и да сойдут они живыми во ад, ибо лукавство в жилищах их, среди них».

А что, разве люди, о которых ты спрашиваешь, были живы? Что есть понятие «жизни» в Церкви? Жизнь Духа. Жив тот, кто очнулся, пришёл в себя, как в притче о блудном сыне, и вернулся к Отцу. А кто продолжает жить по закону мира сего, по сути своей мёртв, он уже во аде. Рай и ад начинаются на земле, а в вечности только продолжается выбор человека, сделанный им ещё в земном бытии. Боязни смерти в том понимании, в котором мыслит мир, в Священном Писании нет. Дочь Иаира, сын Наинской вдовы, Лазарь, они только «спали», а смерть для Христа – это смерть от греха.

Церковь это лечебница, в которой происходит исцеление от греха, и спасение от смерти. Другого пути спасения, кроме как через Церковь, у человека нет. Так что, формулируй свой вопрос иначе».

Действительно, грех опускает человека на уровень животного мировосприятия, а порой и вовсе превращает в «овощ», безвольный и безсовестный.

Одно время, в нашей школе преподавал иностранные языки мужчина. Мужчина-учитель сегодня явление редкое, поэтому Иван Иваныча знал весь поселок. В перестроечные годы учителя у нас стали постепенно опускать планку требовательности, и в первую очередь к самим себе. Я даже слышал о случаях распития учителями вместе с учениками...

Не знаю, может, болтают, но Иван Иваныч действительно, "оседлав зеленого змия", постепенно, но неуклонно скатывался в «овощехранилище». Сначала его пытались усовестить, объявляли выговора. А потом и вовсе уволили за систематическое пьянство. Поначалу он пытался ещё где-то работать, но потом занялся рытьём могил, что, в конце концов, только всё и усугубило...

Как-то имел с ним разговор: приходи, мол, Иван Иваныч - в храм, может и остановишься. Но тот мне отвечал, что его же весь поселок знает, он хотя и бывший, но учитель, и неудобно ему в храме с неграмотными бабульками креститься, иконы «облизывать», он же ведь, все-таки интеллигент, «человек разумный»...

Время шло, и года через два после нашего с ним разговора, где-то по весне, когда днем на улице уже пригревает солнышко и появляются лужицы, что потом замерзают ночью, мы обнаружили Иван Иваныча, лежащим возле нашего храма. «Вот тебе раз», подумал я, «что привело учёного человека в «обитель мрачных суеверий», как учили в своё время в пединститутах»? Учитель был не в состоянии дать мне вразумительный ответ. Пьян был, как обычно, но жалко человека, что он будет лежать в мокром снегу. Вышел я на дорогу, поймал проезжавшую мимо машину и упросил знакомого водителя завести бедолагу в поселок.

Каково же было моё удивление, когда часа через 3-4 я вдруг обнаруживаю Иван Иваныча, выходящего нетвёрдым шагом у нас из-за храма. Значит, он вновь, преодолев расстояние, вернулся к нам. Зачем? Что его влечёт? Почему ему нужно валяться именно у нас? Пока я размышлял, Иван Иваныч сполз, держась за стену храма, и улегся рядом на мокрую отмостку.

«Вот ведь, думаю, принесла его нелёгкая». Что же делать? Милицию не дозовешься, вытрезвителей нет, что делать? Вновь стал искать возможность перевезти учителя в посёлок, всё-таки полтора километра, пешком он такой не дойдет.

Снова ловлю фургончик, грузим в него Иван Иваныча, и уже за денежки отправляем домой. Можно готовиться к вечерней службе.

Каково же было моё удивление и возмущение, когда, придя вечером в храм, я увидел всё того же Иван Иваныча, лежащим на дорожке, ведущей в храм. Да что же тебе так наша земля приглянулась, мил человек? Ну, лежал бы где-нибудь в посёлке, там и места много и подъездов полно, и тех же лавочек, так ведь нет, всё к нам. Оттащили мы его на деревянное крылечко дома напротив храма. Снова нам забота, да ещё перед самой службой. И вновь меня выручили знакомые ребята. Я им уж говорю: «Привяжите его там к какому-нибудь дереву, что ли, замучил он меня. Не бросишь же в такую погоду человека валяться в снегу». Ребята посмеялись и обещали помочь.