Дуглас Кеннеди - Покидая мир

Так все и тянулось до тех пор, пока месяц спустя (у меня было уже две недели задержки, и каждое утро меня нещадно рвало) я не зашла в свою местную аптеку и не купила тест на беременность. Придя домой, я помочилась на бумажную полоску. Отложила ее в сторонку. Вышла на кухню и сварила себе кофе. Выждав пять минут (мне они показались по крайней мере получасом), я вернулась в ванную и обнаружила, что полоска порозовела. В этот поворотный — и крайне нежелательный — момент судьбы в голову пришла абсолютно банальная мысль: И кто только решил, что для известия о нежданно обретенном материнстве уместен этот мерзкий розовый цвет?

За ней пришло второе, не менее банальное соображение: Вот как, оказывается, действует судьба.

Нежелательная. Большое, тяжелое слово, стоящее перед «беременностью». Но я была уверена в двух вещах, когда бумажная полоска домашнего теста окрасилась в розовый цвет: я не хочу ребенка — и боюсь даже подумать о том, чтобы уничтожить этого ребенка.

Однако если я была так уж решительно настроена против беременности, то еще там, в Майами, вполне могла ускользнуть от Тео на пару часиков, найти доктора, проглотить «утреннюю» таблетку, которую он выпишет. Но я так не поступила. Из этого логично вытекает вопрос: не было ли это нежелательное событие чем-то, чего в действительности я, сама того не ведая, желала ?

— Конечно, ты хотела залететь, — вынесла суждение Кристи, когда я позвонила в Орегон, разбудив ее в семь утра.

Это было не слишком мудро, ведь моя подруга терпеть не могла рано вставать, однако, услышав ужас в моем голосе, Кристи не стала делать мне выговоров, а только пробурчала: «Видно, у тебя стряслось что-то серьезное». На это я разразилась длинной тирадой, поведала ей о том, что со мной стряслось и как я с математической точностью подсчитала, что этого не должно было произойти.

— Ты хочешь сказать, что всерьез полагаешься на метод подсчета по циклу?

— В этот раз я ошиблась. Мы здорово перебрали… вот я и…

— Фигня. Просто ты хотела забеременеть. Можешь отнекиваться и мне не верить, но это правда, истинная правда.

— Так что же мне теперь делать?

— Либо ты оставляешь ребенка, либо нет.

— Я не готова к материнству.

— Так найди по справочнику адрес ближайшей клиники, где делают аборты, и вперед…

— Нет, я так не могу.

— Тогда перед тобой действительно дилемма. Что тебя больше всего сейчас напрягает? Ответственность длиной в жизнь, утрата личной свободы, то, что ребенок навечно соединит вас с Тео?

— Все вышеперечисленное.

— М-да… пожалуй, тебе следует подождать денек, прежде чем принимать решение.

— Но если я скажу обо всем Тео, он тоже захочет участвовать в принятии решения.

— Если учесть то, каким образом происходит зачатие, он уже в значительной степени поучаствовал в принятии решения… каким бы оно ни было. Но прежде чем заводить разговор с ним, лучше бы тебе самой определиться, в какую сторону хочешь прыгнуть.

Давным-давно, много лет назад, я твердо решила не заводить детей. Но решимость эта была основана на всегдашней уверенности, что из-за ребенка я непременно попаду в безвыходное положение, загоню себя в тупик, особенно если учесть, что мои родители оказались в подобном капкане в результате моего появления на свет…

Следом передо мной вставал всеобъемлющий вопрос, касавшийся Тео. Люблю ли я его? Я убеждала себя, что люблю, и он тоже неоднократно объявлял мне о своей любви. Но эти декларации несколько обесценивались глубоко засевшей тревогой: смогу ли я жить одной семьей с человеком, который ведет такой странный образ жизни, а после секса, чтобы восстановиться, непременно должен смотреть кино? А его сверхаккуратность? Не заставит ли она меня пожалеть рано или поздно, что я связалась с маньяком, да еще таким, для которого главная любовь жизни — это фильмы?

Поводов для беспокойства было много, но мне было известно и другое: взявшись за что-то (например, за свой монументальный труд по истории кино), Тео относился к этому поразительно ответственно. Еще я знала, что вот уже несколько месяцев после той странной вспышки Тео вел себя примерно и явно очень старался держать под контролем темные силы, бушующие в нем.

К тому же отношение его ко мне не могло не радовать. Я по-прежнему оставалась «лучшим, что с ним когда-либо случалось». Я делала его счастливым. Как тут можно устоять?

И все же я боялась сообщить ему новость, поскольку за этим неизбежно должны были последовать самые разные вопросы с его стороны, главный из которых должен был звучать так: Какого черта ты мне не сказала, что не можешь справиться с контрацепцией? В смысле, разве я не имел права знать о том, что происходит?

Тео воспринял известие на удивление радостно:

— Что ж, бывает, с каждым может случиться, особенно после пяти «маргарит». По-любому, это отличная новость.

— Ты уверен? — спросила я.

— Я не стал бы этого говорить, если бы не был уверен. Кстати, ты сама-то хочешь, чтобы у нас с тобой был ребенок, а?

— Конечно, конечно, — услышала я собственный голос.

Пока мои губы шевелились, произнося эти слова, в голове крутилось: До чего ты докатилась. Твоя голова уже принимает решения за тебя.

— Ты должен понять, Тео. Это многое изменит в нашей жизни.

— Меня это не пугает.

— Ну, что ж… тогда замечательно.

— А тебя-то это не пугает, Джейн? — спросил он, уловив сомнение в моем голосе.

— Это… серьезный шаг.

— Но мы явно будем не первыми, кто на него решился. И я этого хочу. Потому что я хочу жить с тобой.

— А я с тобой, — ответила я, хотя, положа руку на сердце, все еще не была до конца в этом уверена. И как только мы можем произносить такие вещи непререкаемым тоном, когда внутри все разрывается от сомнений?

Когда я перезвонила Кристи и рассказала про воодушевление Тео по поводу будущего отцовства — и семейной жизни со мной, — она отозвалась:

— Ну, ты ведь услышала то, что хотела услышать? К тому же такая реакция ясно говорит нам, что парень не собирается отлынивать от своих обязанностей и возложить все родительские обязанности на твои плечи. Значит, новости определенно хорошие.

— Я в этом не настолько уверена…

— Тогда перестань ныть и займись прерыванием беременности. Ты всегда можешь сказать Тео, что произошел выкидыш. Такое случается сплошь и рядом. Я даже готова приехать на восток, подержать тебя за руку и все такое, чтобы тебе не было страшно.

— Это такое серьезное решение…

— Конечно, кто спорит. Только отдавай себе отчет в очевидном: если оставишь ребенка, потом уже не избавишься.

Как однажды заметил Джордж Оруэлл, любые штампы по большому счету — правда. Избитая истина, изреченная Кристиной, заставила меня осознать, что решение основано на том, с чем мне постоянно приходится иметь дело в литературе: с интерпретацией. Как получается, что мы делаем этически правильный выбор? В основе интерпретации любых событий лежит чувство вины. Оно влияет на наше восприятие. Готовы ли мы перевернуть все с ног на голову, дав собственную версию происходящего? Как сможем (или не сможем) мы потом с этим жить?