Дуглас Кеннеди - Покидая мир

Когда сестра Пеппер потрусила прочь, Рейнир присела рядом со мной на корточки и крепко обхватила мои запястья:

— Профессор… Джейн… так дело не пойдет. Ты меня слышишь? Я знаю, как все плохо, как тебе тоскливо, как кажется, что это невозможно пережить. Но этим ты себе не поможешь. Повторюсь, сейчас тебе нужно это прекратить. Потому что иначе…

Тут я изловчилась и ударила ее открытой ладонью, попав сбоку по голове. Удар застал сестру врасплох, и она не замедлила дать мне сдачи, шлепнув по щеке. Шлепок оказался очень точным — он не задел ни изрезанные губы, ни поврежденный глаз. Но все равно было чертовски больно, и это потрясение выбило меня из состояния истерики.

На миг воцарилась тишина, мы обе потрясенно молчали. Потом сестра встала, разгладила на себе форму и посмотрела на меня сверху вниз.

— Ты могла бы работать на моем месте, — сказала она. — Но мне почему-то кажется, что ты вряд ли согласилась бы, а?

Я потрясла головой. Сестра Рейнир готова была машинально призвать: «Словами!», но спохватилась и промолчала.

— Лицо в норме?

Я кивнула, а потом сумела выговорить:

— А ваша голова?

— Жить буду, — ответила она.

Трусцой вернулась сестра Пеппер со шприцем и стеклянной пробиркой, протянула то и другое своей старшей коллеге.

— Как она? — спросила Пеппер.

— Я ее успокоила…

Сестра Рейнир протянула ко мне руку со шприцем:

— Как думаешь, Джейн, тебе это нужно?

Я кивнула.

— Уверена? В смысле, это отключит тебя полностью на двенадцать часов.

Я снова кивнула.

— Будь по-твоему.

Игла проткнула мне кожу, и я уплыла.

Когда я очнулась, я снова лежала на кровати, руки опять были привязаны, хотя и не так туго, как раньше. Все по-прежнему болело, вдобавок мое пробуждение сопровождалось густым медикаментозным туманом, который всегда присутствует после использования сильных седативных препаратов. Я немедленно почувствовала, что и трубки капельниц, и катетер возвращены на место. Сестра Рейнир, стоя рядом с кроватью, изучала меня сквозь стекла своих узких очков.

— Вы снова с нами, — констатировала она.

Я кивнула.

— Словами, профессор.

— Да, я здесь, — пробормотала я невнятно, губы до сих пор горели.

— Хорошо. Очень хорошо. Может, договоримся забыть о том, что у нас тут было вчера, и начнем сначала?

— Прекрасно.

— Тогда я сейчас удалю катетер и вызову Рэя, чтобы снова доставил вас в ванную. Давно пора вымыться. И верьте мне, на этот раз сестра Пеппер не будет пытаться вас «спасти», а позаботится только о том, чтобы вы были чистой и пригожей.

Все произошло в точности, как вчера. Я перекатилась на бок. Мне велели задержать дыхание. Катетер был изъят. Прибыл Рэй, такой же мрачный и молчаливый, как в первый раз, и так же ловко и бережно, как вчера, пересадил меня в кресло-каталку. Сестра Пеппер ждала нас в ванной, и вид у нее был очень испуганный.

— Как хорошо, что вам полегчало, — шепнула она, когда Рэй оставил нас вдвоем. — Я прошу прощения, что вчера вас расстроила.

— Ничего страшного.

— Ладно, давайте-ка я вас опущу в теплую водичку.

Это была целая история — погрузить меня в сидячую ванну. Сестра Пеппер вначале замотала мою загипсованную ногу водонепроницаемой пленкой, хотя и пояснила, что нога будет приподнята над водой. Затем ей пришлось снять мне повязку с глаза, чтобы можно было вымыть голову.

— Не беспокойтесь, свет в глаз не попадет, — пояснила она, разрезая бинты ножницами и стараясь при этом не срезать слишком много волос. — Там под бинтами есть еще одна повязка, она бережет глаз. А вот если не снять большой бинт, я никак не извернусь, чтоб как следует помыть вам голову. А вымыть вам волосы давно пора.

Она напустила воды в ванну, сообщив, что добавляет в нее какие-то соли, чтобы я могла отмокать в свое удовольствие. Ванна была снабжена специальным сиденьем с электронным управлением, позволяющим опускать в воду престарелых и ослабленных пациентов. Чтобы поместить туда меня, сестре пришлось повозиться. Она наконец стащила с меня пропахшую мочой и потом госпитальную рубаху, причем, когда мне пришлось просто приподнять вверх левую руку, движение отозвалось острой болью в животе. Примостив меня на сиденье, сестра Пеппер качнула его, и я оказалась прямо над ванной. Сестра подкатила к ванне металлическую тележку. На ней обнаружилась закрепленная сверху пластиковая петля, достаточно длинная и крепкая, чтобы удержать на весу ногу. Сестра опускала петлю, пока та не оказалась вровень в ванной. Тогда, аккуратно приподняв мою загипсованную ногу, она подвесила ее в петле.

— Ну вот и хорошо, сейчас сиденье начнет опускаться — приготовьтесь. Если вода слишком горячая, скажите обязательно.

Но я ее не слушала. Откинувшись на сиденье — и готовясь к погружению, словно на крещении у баптистов, — я увидела свое отражение в зеркале, висевшем на правой стене. Впервые я увидела воочию весь ущерб, который себе причинила. Левый глаз был не просто прикрыт повязкой, он страшно распух и отек. Лоб покрывали жутковатые кровоподтеки, настолько темные, что казалось, будто я вымазалась чернилами. Такие же синяки виднелись на груди и ниже, на животе, а испещренные швами губы были, казалось, сплошь опутаны окровавленной колючей проволокой.

Сестра Пеппер заметила, что я себя разглядываю. Сделав отчаянный рывок, она задернула зеркало рулонной шторкой.

— Не нужно вам пока на себя смотреть, — обратилась она ко мне. — Честно скажу, Джейн, я понимаю, что сейчас вам кажется, что все ужасно. Но я читала вашу карту — и знаю, что все заживет, так что следа не останется.

— Нет, — отозвалась я. — Все никогда не заживет.

— Вам просто нужно принимать каждый день таким…

— Стоп, — оборвала я ее.

— Простите.

— Ничего. Я просто не могу…

Слова застряли в горле, и я почувствовала, что глаза опять наполняются слезами. Сестра Пеппер, желая успокоить меня, положила мне руку на плечо и понизила голос:

— Честно говоря, я бы сделала то же, что сделали вы, хотя моя церковь считает это грехом. Ведь то, что с вами случилось… это непереносимо.

С этими словами она нажала кнопку, и я опустилась в теплую воду, пахнущую лавандой. Я снова вздрогнула, когда кожа соприкоснулась с водой. Но вода смягчила боль, а я казалась себе такой грязной, запаршивевшей, покрытой коростой, что не устояла перед этим ароматным наслаждением и расслабилась. Удостоверившись, что мне удобно — насколько удобство вообще возможно с задранной кверху ногой и избитым телом, — сестра позволила мне отмокать почти полчаса. Она тихо сидела в углу комнаты, оставив меня наедине с моими мыслями — одна была чернее другой.

Позволить им подлечить себя. Пусть исправят, устранят все напоминания о моем неудавшемся самоубийстве. Пусть поверят, что я справлюсь, что могу быть сильной, что не позволю этому разрушить себя — все эти банальности я слышала уже не раз. Пусть помогут мне встать на ноги, потом выпишут меня отсюда. Вырвавшись отсюда, я сниму номер в ближайшей гостинице и на сей раз проделаю все чисто.