Ханс Хенни Янн - Угрино и Инграбания и другие ранние тексты

Ощущение вечно бодрствующего ритма, уверенность в чистом предназначении жеста, выводящего за пределы отдельной человеческой жизни, в тысячу раз важнее, чем все толкования и обоснования такого жеста. Сложные события нашего столетия потрясли нас; зачтите же в нашу пользу то, что мы хотим найти опору для наших ощущений в поступках, прежде чем пошлем эти ощущения в мир как слова.

Конституция религиозной общины Угрино

( Фрагменты )

...Имя Угрино - это символ, пласт земли, несущий на себе здание; это позывные к тысячекратной работе, имеющей отношение к вечности; это страна для живых и мертвых, которая будет сплошь уставлена художественными образами. <...>

Община Угрино существует не только среди федеральных земель Немецкого Рейха, она интернациональна. <...>

Членом общины может стать каждый, по достижении шестнадцатилетнего возраста, если верховное руководство религиозной общины согласится удовлетворить его просьбу о вступлении в ее ряды. <...>

Чтобы спасти сверхчеловеческое значение символа, мы будем строить театры - как культовые сооружения. Поблизости от театра будет открыта театральная школа. <...>

Ответственность за организацию всех художественных работ и за все решения возлагается на верховное руководство. Все сферы работ будут подчинены этому органу. На первый раз он сам себя учреждает и состоит из следующих персон: зодчего и поэта Ханса Хенни Янна, скульптора Франца Бузе и Фридриха Готлиба Хармса. <...>

Должность верховного руководителя пожизненна. <...>

К должности полномочного верховного руководителя будут допускаться только художники-творцы, не останавливающиеся ни перед какими крайностями. Открыты вакансии для одного зодчего, одного скульптора, одного поэта, одного живописца, одного композитора. <...>

Выдающимися гениями живописи являются Матиас Грюневальд и Рембрандт ван Рейн. Их работы - закон. Глубже этот закон можно понять лишь через средневековые витражи и немногие картины на досках, той же эпохи. Джорджоне учит нас глубокой чувственной человечности. Микеланджело - пониманию потенциальной силы могучего тела и целостности его контура. <...>

Работы Баха, Букстехуде, Палестрины говорят на языке, обладающем первобытной мощью, который соответствует законам души. <...>

Поэтическое искусство возвышает до символа слово, но слово больше не употребляется однозначно для сообщения некоего логического смысла. Поэтическое искусство переживает ныне состояние кризиса - из-за того, что слово стало совершенно несакральным, что его ставят на службу чему угодно. <...>

Только верховное руководство имеет право производить апробацию произведений искусства, канонизировать какие-то из них, освящать места культа, приобретать произведения не входящих в общину художников. <...>

Акт апробации и канонизации - высочайшее право и высочайший долг верховного руководства. В этом акте оно себя и манифестирует. Апробация и канонизация, если они были произведены находящимися при исполнении своих обязанностей верховными руководителями, отмене не подлежат.

Должностные лица обязаны посвятить общине всю жизнь и без остатка передать ей свое имущество. Жалованья они не получают. Но им полагается должностное жилище. Само собой, каждый из них имеет право, чтобы его близкие жили с ним. <...>

Гамбург, январь 1921

Оба текста были напечатаны в 1921 году.

Перевод выполнен по изданию: Werke und Tagebücher 7, S. 129-156.

Религиозная община Угрино была основана в 1919 году в поселке Эккель на севере Люнебургской пустоши (Хансом Хенни Янном, Готлибом Хармсом и Францем Бузе) и просуществовала до 1935 года. В число активнейших членов входили: Фридрих Лоренс Юргенсбн (1878-1934), Эрнст Эггерс (1895-1942), Герман Бузе (брат Франца), Альфред Эггерс, Артур Хармс и Хайнер Хоппен.

... Матиас Грюневальд ... Матиас Грюневальд (1470 или 1475 - 1528) - один из крупнейших немецких живописцев эпохи Возрождения, создатель Изенгеймского алтаря и ряда других композиций на евангельские сюжеты. Работал при дворе майнцских архиепископов и курфюрстов.

Человек, о котором я рассказываю, - я сам. Ради удобства и приличий заявляю в самом начале, что, как и каждый, являюсь представителем чего-то, хотя в мои намерения это никогда не входило. Жизнь моя до сего момента длилась тридцать пять лет; каждый легко сообразит, сколько всего пропущено на этих немногих машинописных страничках. Получившееся в итоге - сплошная ложь умолчания, которую лишь потому позволительно принять за правду, что в любом случае, что бы ты ни описывал, исчерпывающей полноты не добиться. Даже ученым это не удается.

Согласно метрике, я родился 17 декабря 1894 года в Штеллингене, округ Альтона. Детство и юность, до девятнадцати лет, провел исключительно в Штеллингене, если не считать нескольких коротких путешествий и ежедневных поездок в Гамбург, в школу. На протяжении тринадцати лет я был прикован к школьному порядку. Во временном плане, даже сейчас, это составляет больше трети уже истекшей жизни; если же говорить о весомости жизненных переживаний - преобладающая их масса пришлась на ужасные и плодотворные годы между тринадцатью и двадцатью. Проведенные на школьной скамье. Без малейшей возможности улизнуть.

В пятнадцать лет я начал сочинять литературные произведения. Я тогда еще не читал книг или, во всяком случае, - очень мало. У меня было очень несовершенное представление о том, во что я ввязался. Моя юношеская философия, как и любая другая, опиралась на учение об идентичности. Я любого загонял в тупик своими жестокими, подростковыми, не допускающими компромиссов выводами. Из всей философии я понимал только архаическое. И, как уже отмечал, читал мало. Все вещи были для меня как стекло - прозрачными. Я изобретал новые слова и взаимосвязи. При звуке стреляющей пушки мог потерять сознание. То были первые мои столкновения с компактным большинством. Но я абсолютно не понимал своего положения.

В семнадцать лет я написал несколько драм. Редакторы из издательства Соломона Фишера придали мне мужества, посоветовав продолжать. Я был достаточно глуп, чтобы загореться надеждой на лучшее будущее, и некоторое время считал перо и бумагу лучшими изобретениями человеческого разума. Я расходовал их в огромных количествах. Сколько работ возникло в те, самые быстротечные, годы, я даже не могу точно сказать. Большинство из них уничтожено. В старших классах реального училища на набережной Императора Фридриха я готовился к выпускным экзаменам. Я был не блестящим, но старательным учеником. Меня тогда занимала всемирная история в ее, с одной стороны,, наиболее гармоничных, а с другой - наиболее жестоких аспектах. Я был социалистом, по моим понятиям. Три последних тягостных года до выпускного экзамена пролетели как в пьяном чаду, были заполнены протестом, отвержением всяческих правил. Я не пытался мелочно мстить материи и окружающему миру - не сделался, скажем, плохим учеником; мои мысли, выводы, возмущение относились к целому. Я стал верующим христианином. Прекратил лгать. Это решение навлекло на меня катастрофу. Невозможно пересказать все частности тех мучений. Я выбросил свое благочестие за борт. Убежал из дому, странствовал по Северной Германии. Не имея никаких видов на будущее. Меня вернули. В итоге - полное истощение сил. Выпускной экзамен я выдержал. Порядок был сильным, как всегда.