Александр Беатов - Время дня: ночь

— Ладноть! — Николай шагнул к двери, на ходу деловито проговорив:

— Хорошо, что быстро разобрались и всё поняли! Мужика отпусти. Перестарались твои робяты. — Он остановился перед оперативником, шарившим по своим карманам, в поисках пропуска.

— Что? Нету? — усмехнулся дядя Коля. — И не будет! — Он бросил докуренную и уже погасшую саму по себе папиросу в корзинку для бумаг, рядом со столом начальника.

— Да, он тут был, Семён Иваныч! — оперативник с недоумением смотрел на своего начальника, не переставая рыться в карманах. — Я ж их всегда кладу в правый карман…

— Нету его у тобе уже давно! — сказал Николай твёрдым голосом, как бы вынося приговор. — Мои люди изъяли!

С этими словами он шагнул в дверь и кратко бросил через плечо:

— Бывай!

Дядя Коля двинулся в обратный путь, в сторону Отдела Кадров. Чтобы сократить дорогу, он спустился вниз, вышел на улицу, направился через территорию Завода так, чтобы выйти к той точке, где произошла стычка со "встречным".

Накрапывал дождь. По небу плыли не то тучи, не то дым. Из трубы небольшого здания, с баком аммония, снаружи его, била высоко вверх струя белого газа. Где-то сзади того же здания с натугой и взахлёб, будто бы на пределе своих последних сил, рычал экскаватор. В промежутках, когда его рык прекращался, был слышен надрывный крик вороны, сидевшей на дереве, к которому медленно приближался Николай. Миновав дерево, Николай повернул к центральной заводской улице и вскоре вошёл в здание и влился в поток людей, который затем вынес его к желанному повороту на лестнице.

И пропуск, и бутылка, с остатками водки, предусмотрительно заткнутая пластмассовой пробкой от вина, оказались на месте, в урне.

"И хорошую ж мене ихняя краска, на стенках, подсказку дала!" — подумал дядя Коля. — Токмо, надолго ли удалось облапошить? Главное — ввёл в сомнение… А проверить, что да как, — им ужо будет не просто… И где ж мене теперь выпивать, коли всё кругом прослушиватца… Остаётца токмо в новом месте…"

Пришла зима. И ездить в автобусах в часы пик стало опять тесно. Потому что каждый надел на себя зимнюю одежду. Люди по часу дожидались на остановках свой транспорт, ругали шофёров за редкую езду, хотя те ездили так же редко, как и раньше. А водители сами того не понимали или не решались ответить через микрофоны, что они, де, тут ни при чём, а лучше бы люди поскидывали свои "польта" да "фуфайки", и тогда бы не было никакой давки. А шофёрам было тепло в их кабинах и всё равно до людей, повисавших на подножках, не позволявшим закрыться скрипевшим дверям и вовремя отъехать от остановки.

Школьники раскатывали на тротуарах длинные дорожки льда, и пешеходы, боясь сломать руки и ноги, которые никогда уже не срослись бы по-настоящему из-за их старости, обходили лёд стороной и ворчали.

— Ишь, раскатали, стервецы! — проговорила старуха, волочившая за собой сумку на колёсах, которая громыхала пустой посудой. — И куды эйто дворники смотрят!

— Иди, иди, старая! — ответил ей молодой верзила, нагнавший сзади, бросил окурок в сугроб и добавил с усмешкой: — А то свалишься!

Резко оттолкнувшись, он заскользил мимо бабки по ледяной полоске, оставляя старуху и нескольких других прохожих далеко позади себя.

— У! Сволочь! — проворчала старуха, не прекращая ходьбы, и с испугом подумала, что может опоздать до закрытия магазина, и тогда ей придётся тащиться с сумкой назад.

А сзади неё, на остановке "пыхнул" тормозами автобус, и толпа людей бросилась к нему, хотя автобус ещё не остановился, и его продолжало нести по скользкой дороге. Шофёр отпустил тормоза, давая колёсам сделать пол-оборота, снова затормозил, при этом, намеренно задевая ребром обода за бордюр обочины. И толпа, перемешиваясь, ринулась в другую сторону, чтобы оказаться поближе к дверям машины.

— По "684-му" маршруту! — громко прохрипели репродукторы, — По "684-му"!

И половина людей начала выбираться из толпы назад, кто в снег, кто на раскатанный гололёд тротуара.

Смеркалось. Сашка уже с пол часа дожидался свой автобус, чтобы доехать с работы. Он давно уволился с ненавистного Завода, и был рад, что больше не приходится ездить на метро. Теперь он работал в слесарной мастерской во Дворце пионеров на Ленинских Горах и домой добирался наземным транспортом.

Юноша не торопился осаждать очередной автобус вместе со всеми. Ему было неприятно участвовать в этой эгоистической "борьбе за существование". Он выждал, чтобы последний пассажир поднялся на нижнюю ступень и тогда только сам повис на ней, втиснув куда-то одну ногу и, ухватившись правой рукой за внутреннее ребро открытой двери, рассчитывая на то, что она закроется легче, если он, втискиваясь в салон, будет тянуть её за свою спину. Но кто-то, такой же, как он, "хитрый", рассчитывая на то же самое, протолкнул Сашку в глубину, нажал, как следует на дверь, и та наглухо закрылась. На следующей остановке дверь открыться уже не смогла, как ни стучали и ни дёргали за неё с улицы, желавшие войти.

Проехав лишнюю остановку, до самой конечной, где волей-неволей все пассажиры освобождали автобус, Сашка дошёл до своего подъезда, наскоро поужинал и вновь поспешил из дома, уведомив мать обобщением, будто бы у него имеются какие-то дела. Полина Ивановна, смотревшая телевизор, лёжа на диване, уже давно привыкла к его вечерним отлучкам, ничего не стала уточнять, а только была рада, что сын не попросил денег. И полупьяный отец, подавно не поинтересовался, куда направлялся сын. "Лишь бы не пил!" — подумала мать, заметившая, что в последнее время её Саша стал возвращаться домой трезвым.

А Саша поехал на религиозное собрание, которое регулярно проводили его новые знакомые. Конечно, встреча была законспирирована и назначена заранее. И всё это время он с нетерпением ожидал сегодняшнего дня, ради чего даже пожертвовал вечерними лекциями в МГУ. Сегодня его новый знакомый, Вова Теплушкин, обещал познакомить с главным лидером религиозной группы. И чувствуя, как раздвигаются перед ним горизонты, Саша с радостным чувством постижения нового тянулся к людям, с осторожностью приоткрывавшим свои тайны…

Так, уже после нескольких встреч, однажды, Теплушкин пригласил Сашу к себе в гости, чтобы вместе помолиться. Предложение было столь странным, что Саша не посмел отказаться.

Володя жил с отцом в маленькой двухкомнатной квартире двенадцатиэтажной "башни", под самой крышей. Когда молодые люди вошли, его отец находился в соседней комнате и смотрел по телевизору хоккей. Володя зашёл к нему, о чём-то поговорил, после чего громкость передачи резко понизилась. В крошечной комнате, куда ему было предложено войти, Саша обнаружил строгий простой порядок: у окна находился низкий столик, будто бы журнальный, подростковый диванчик и книжный шкаф. На стене висел незамысловатый по содержанию религиозной символики рисунок. Саша стал его разглядывать, пытаясь понять смысл. Подобные скупые на юмор картинки он не раз видел в последней колонке газеты "Труд". Тут, у Теплушкина был изображён старик, с нимбом, по всей видимости, символизирующий Бога, на каком-то пустом поле. Впрочем, поле было не совсем пустым… Вокруг "старца" находилось несколько учёных или мудрецов, о чём свидетельствовали их одеяния, очки или бороды. Все они смотрели в разные стороны, повернувшись к "Богу" спинами. Ближе всех к "старичку" находились мальчик и девочка, высунувшиеся из-за холмика и разглядывавшие "Бога" с любопытством….