Александр Беатов - Время дня: ночь

— Пей, пока нет милиции, — одобрительно сказал дядя Коля, делая вид, что внимательно выслушал своего собеседника, и сразу же налил себе.

— Эх, чего там! — воскликнул Алексей Николаевич и махнул рукой, — Хорошо винцо! И вовсе не слабое!

— Как-то раз, — продолжал рассказывать дядя Коля, — просыпаюся я спохмелья… Голова болит, зараза! А опохмелиться совсем нечем. Что делать, думаю… Решил посчитать посуду — авось наберётся на чекушку. Пошёл на кухню… Смотрю, а посуды накопилося видимо-невидимо! Начал считать… А голова с похмелюги не сообража-ат… Считал-считал, считал-считал, считал-считал… Никак не получается сосчитать! Тогда я плюнул на энто дело, занял денег у соседа, опохмелился как следует и… Что ты думаешь было потом?

— Всё сразу сосчитал? — догадался Вишневский.

— Ничего подобного! Всё равно не смог! Ещё больше запутался! Плюнул снова на энто дело и пошёл спать!

Дядя Коля замолчал, наблюдая за реакцией Вишневского.

— Ну и что ж тогда? — спросил тот, не находя морали рассказа.

— А то вот, что когда на следующий день, я всё-таки пересчитал и пошёл сдавать посуду, то оказалось, что я опять зря считал.

— Это ж почему зря? — недоумевал Вишневский, — Ошибся что ли?

Нет, не ошибся. За ту ночь моя посуда сама по себе поднялась в цене и стала стоить каженая штука вместо 12 копеек целых 20. Понял?

— Нет… Как это так: "сама"? — Алексей почувствовал, что резко хмелеет.

— "Как-как!" — передразнил его Николай. — Али не помнишь? Закон тады новый ввели: чтобы на улицах поменьше пустых бутылок валялося, решили на них поднять цену.

— Вот-те-на! — рассмеялся Вишневский. — Верно… Помню… Значит, здорово тебе тогда повезло!

— Ешшо как! — отозвался Николай. — Если б я сдал те бутылки накануне, то на следушчий день не пить бы мне коньяку! А везучий я, говорю, оттого, что родилси в поезде… И потому я до самого Бергину на танке дошёл.

От Мытищ до Пушкино поезд шёл без остановок и так разогнался, что порою при боковом крене даже было труд — Что с рукой-то? — поинтересовался Алексей Николаевич.

— С рукой? С рукой всё в порядке…

— А кровь?..

— Какая кровь? — дядя Коля с недоумением смотрел на Вишневского.

Вишневский кивнул на окно.

— А! Энто! — заулыбался Круглов. — Так энто не кровь — вино! Из рукава, стерьва, выскользнула. Я торопился, боялся проедим, и билет у тобе останицца… В другом рукаве — тоже бутылка… Выкладать всё одно было некода…

— А я решил, что тебе руку оторвало!

— Ешшо што выдумал! Разве ж я стал бы зря рисковать!

— Так ведь долбануло же!

— Да ведь не по руке!

— Как же не по руке? — не унимался Вишневский. — Ведь я ж сам видел!

— Как бы не так! — засмеялся дядя Коля. — Говорят тобе русским языком: бутылка вы-сколь-зну-ла и ударилась об столб в воз-ду-хе — произнёс дядя Коля нарочно по слогам. — И вообще я везучий на железной дороге. Помыкак — я в поезде родилси! А на войне до саомого Берлину на танке дошёл! Обо мне даже в военной газете писали. Как сейчас помню заголовок: "Танкист Николай Круглов"!

— Вот-те-на! — Вишневский до сих пор не мог поверить в благополучный исход случившегося. — А мне показалось…

Он не договорил. Его перебил Николай.

— Чтобы не казалось, надо теорию относительности изучать, — сказал он. — Я, вот, в "Труде" вчерась прочёл, что на скорости все цвета меняют свою окраску, и всё вообще выглядит иначе, чем нам кажитца. Ты дума-ашь, что стоишь, ан ты на самом деле едешь!

При этом оба посмотрели в окно. И действительно, оказывается, поезд уже давно покинул Мытищи и медленно ехал.

— Едрить твою! — воскликнул Вишневский. — Мне ж надо было в Мытищах остаться!

— То-то я говорю! Не судьба стало быть! Со мной поехали!

— Куда? — Вишневский, до сих пор не опомнившийся от происшествия, чувствовал себя потерянным.

Дядя Коля молча поднялся и пошёл в тамбур.

— Я сейчас, — сказал он оборачиваясь и одновременно отодвигая двери в разные сторону.

Алексей посмотрел в окно. Там мелькали деревья. Желтела прошлогодняя трава, освободившаяся от снега. Вдоль пути тянулась огромная труба, неизвестного назначения, на которой кто-то, не жалея краски, дважды сделал надпись огромными буквами и почему-то на иностранном языке: "POLEVAYA STREET".

Вернулся Николай со стаканом в руке, поставил его на сидение и сам опустился рядом.

— У робят, в соседнем вагоне, занял, — пояснил он, расстёгивая пиджак и вытаскивая откуда-то из его глубины бутылку вина.

— У мене тута в рукавах специальные карманы вшиты, — объяснил он. — Энто чтобы в проходной не обнаружили. Бывало, зараз проносил четыре пузыря! И ничего! Два — в рукавах, а два — по карманам!

При этих словах дядя Коля хлопнул себя по бокам, достал ключи и ловко поддел ими пластмассовую пробку. Раздался до боли знакомый звук, и вино полилось в стакан, уже кем-то ранее орошённый красной влагой.

Вишневский только сейчас подумал, что ему не следует пить и попытался запротестовать, объясняя, что едет к жене, в Мытищи, мириться; что итак задержался с Николаем и что ему придётся теперь возвращаться назад; что пьяным к жене — нельзя, иначе всё испортится навсегда… Но дядя Коля и слушать не хотел аргументов Вишневского; сказал только, что после того, как он выпьет, пусть идёт, куда ему нужно и что до того времени, как он доберётся до Мытищ, то и запаха-то уже не останется от вина, потому как, если он поедет обратно, то обязательно попадёт в перерыв в расписании движения пригородных поездов города Москвы, да и, кроме того, вино, будто, мол, совсем некрепкое, хотя и жаль-таки разбитую бутылку…

Пришлось уступить. Алексей выпил стакан и занюхал рукавом.

— А ты знашь, — перешёл дядя Коля к другой теме, — Откудова повелось занюхавать рукавом?

— Нет, не знаю… Откуда?

— Щас расскажу!

Николай налил себе тоже стакан, выпил, так же точно занюхав своим рукавом.

— Раньше, — начал он свой короткий рассказ, — Когда люди ешшо не привыкли помногу пить, и когда хорошего вина не делали, и когда тоже нечем было закусить, — вот тогда-то, вот, и делали так…

Николай поднял вверх указательный палец. Подождал секунду-другую, налил пол стакана, обнажил по локоть руку.

— Вишь, — показал он на свою руку, поросшую весьма густой растительностью, — Они что делали? — спросил он, как бы, себя и сам же ответил: — Древние люди, значить, наливали собе того, что приходилось по тем временам заместо вина в стаканы ли, в горшки ли, али в каку иную посуду… Затем оне чокалися промеж собой, как полагаитца, или ещё что там делали взамен… Выпивали всё до устатку и… сували руку в костёр по локоть!

Дядя Коля толкнул руку вперёд, будто собираясь ударить Вишневского в живот. Но рука его прошла мимо и вернулась обратно.