Собиан Хайес - Девушка с зелеными глазами

— Что-то случилось?

— Вот это… пришло сегодня утром, — хрипло произнесла мама, едва сдерживая слезы. — Кэти, еще больше вранья, еще больше предательства и еще больше… Мерлина.

Письмо в ее руке было так измято, что было похоже, что она держала его весь день до моего прихода. Мне пришлось взять его. В глаза бросилось имя Мерлина на конверте, но под ним стоял мой адрес. Трясущимися руками я извлекла единственный листок. Это был счет за бронирование места в кемпинге и подтверждение заявки. На сегодняшний день. Странно, но от изумления я словно застыла и не могла двинуться. Я долго смотрела на него, стараясь не выказывать смущения, но в конце концов мне пришлось посмотреть на маму. Она вообще не мигала, и я как будто глядела в бездну. Мне стало плохо, когда я прокрутила в голове катастрофические последствия.

— Ты запланировала ночевку у Ханны как прикрытие?

— Нет, — возразила я. — Мы говорили об этом шутки ради, но не собирались ничего делать.

Она почесала подбородок, как злодей из пантомимы.

— В таком случае, почему же Мерлин забронировал место и ты решила остаться у Ханны в одну и ту же ночь, если это все было шутки ради?

— Это какая-то ошибка! — крикнула я. — Или кто-то хочет насолить мне. Ты не знаешь о том, какие отвратительные вещи со мной происходят… мою курсовую работу испортили, и это еще не самое плохое…

Мама полностью проигнорировала мой взрыв эмоций.

— И что, Кэти? Ты действительно собиралась в гости к Ханне, потому что ее родители уезжают?

— Да…

— Не рой себе яму! — прорычала она. — Я уже звонила маме Ханны, и она никуда не собирается уезжать и ничего не знает о том, что ты собираешься ночевать у них. И что ты теперь скажешь?

— Все на самом деле не так, как кажется… — слабо промямлила я.

Мама скрестила руки, что означало крайнюю озабоченность.

— С тех пор как ты встретила этого парня, я поймала тебя с сигаретами, твоя курсовая работа в ужасном состоянии, а теперь ты еще солгала и придумала целый план, чтобы провести с ним ночь. Твоя единственная защита — обвинять во всем другую девушку. Я больше не узнаю свою дочь. Ты мне отвратительна.

Она развернулась и ушла, оставив меня стоять в коридоре в полутьме, и я была до того напугана, что не смела двинуться с места. Но это было еще не все. Она вернулась несколько секунд спустя.

— На ближайшее время ты под домашним арестом. И я хочу, чтобы ты отдала мне свой мобильный. Немедленно.

Я в ужасе закрыла рот рукой. Мерлин будет ждать меня на станции. Без телефона я не смогу ничего ему сообщить.

Это был рискованный шаг, но мне уже нечего было терять.

— Даже осужденные в тюрьме имеют право на звонок.

Мама поджала губы, прищурилась и сказала:

— У тебя одна минута, не больше. Я засекаю время.

Мои руки так тряслись, что я выронила телефон, подняла его и не смогла попасть по кнопкам, потому что пальцы меня не слушались. Я не в состоянии была слышать сейчас голос Мерлина и потом быть отрезанной от него, поэтому я решила написать эсэмэс.

«Мама обо всем узнала. Мне очень жаль. Я под домашним арестом и сейчас у меня отберут телефон. P.S. Я тебя люблю».

Я убежала наверх и бросилась на кровать, дав волю своим горю и сожалению. Горячие слезы жгли мне щеки и капали на подушку, так что мне пришлось перевернуть ее, чтобы лицо окончательно не размокло. Я испытывала странное болезненное наслаждение, представляя себе каждую секунду, как Мерлин бредет домой, каждую эмоцию, которую он испытывает, и выражение его лица. Я надеялась, что, думая о том, что могло бы случиться, он страдает так же, как и я. Где-то через час я поняла, насколько все это эгоистично. В неприятности были втянуты не только я и Мерлин, но и Ханна: ей может достаться за попытку предоставить мне алиби. Надеюсь, ей хватило благоразумия свалить все на меня и сказать, что она ничего не знала. Я закрыла руками лицо, настолько мне стало стыдно. Что теперь подумает обо мне мама Ханны?

За весь вечер мама не подошла ни разу и не спросила, хочу ли я есть. Измученная рыданиями, я впала в забытье уже в восемь часов, то замерзая, то задыхаясь от жара и отбрасывая одеяло. Я видела лихорадочные, беспорядочные сны. Я часами будто бежала от кого-то, но мне было негде спрятаться: каждое здание и каждая стена рушились до основания, как карточные домики, стоило мне только подойти. Каждый уголок был словно подсвечен прожекторами. Спотыкаясь, я вбежала в какой-то театр и поняла, что стою на сцене. Постепенно, ряд за рядом, зрительный зал осветился, и я обнаружила, что на всех местах сидят люди без лиц с глазами из зеленого стекла, испускающими лучи в мою сторону. Они жалили и кололи, как маленькие мечи, я свернулась клубком, чтобы укрыться от них, и скоро мое тело превратилось в кровавое месиво. В голове эхом раздавался смех Женевьевы.

Как только я проснулась, с каждой ужасной минутой в памяти стали возвращаться воспоминания о вчерашнем дне. Утренний свет больно обжигал глаза, и хотелось повернуться на другой бок и уснуть, но я решила спуститься к маме и покончить со всем этим. Я на цыпочках прокралась вниз на кухню. Глаза совсем опухли и щеки отекли и стали большими, как у хомяка. Она со спокойным видом намазывала масло на тост. Я почувствовала запах еды и поняла, что умираю с голоду. Я не ела и не пила почти целые сутки. Я откашлялась, но она промолчала и даже не посмотрела в мою сторону. Я уныло повернулась и хотела уйти, но не смогла даже пройти в кухонную дверь. Вокруг стемнело, будто внезапно наступило затмение, перед глазами появились вспышки. Их становилось все больше, пока пространство не превратилось в мутную темноту и пол не ушел у меня из-под ног. Я ничего не чувствовала до того момента, как мои глаза распахнулись и я поняла, что лежу головой на коленях у мамы. Она смотрела на меня широко раскрытыми от испуга глазами.

— Прости. Перед глазами все почернело.

— Как давно ты ела в последний раз? — резко спросила она.

— Не знаю, не могу вспомнить.

Мама помогла мне подняться на ноги и усадила на стул, придержав его на случай, если я упаду. Я все еще не очень хорошо видела, но страх от дурноты прошел. Она засунула в тостер два куска хлеба, дождалась, пока они выскочат, щедро намазала джемом и поставила передо мной вместе с чашкой крепкого чая.

— Ни один парень не стоит того, чтобы падать в обморок, — рявкнула она.

Когда я осмелилась посмотреть на нее, то заметила какой-то огонек в ее глазах. Она села поближе ко мне.

— Думаешь, я не помню, каково это быть шестнадцатилетней девчонкой?

Я не знала, был ли это риторический вопрос, и продолжала прожорливо есть.

— Ну, вообще-то, помню, и вот почему не хочу, чтобы ты совершила огромную ошибку. У тебя бушуют гормоны, здравый смысл приказал долго жить, и ты думаешь, что это любовь.