Уильям Голдинг - Негасимое пламя

Капитан Андерсон отвернулся, сложил ладони рупором и проревел:

— Эй, на мачте!

Матрос, что возился у недвижного тела юного Виллиса, махнул рукой, показывая, что слышит. Андерсон опустил руки и крикнул:

— Ну что он там, не помер?

Матрос что-то ответил, но голос у него был много слабее, чем у капитана: за шумом ветра и волн, не говоря уже о скрипе судна, я ничего не расслышал. Тридцатью футами ниже, с марсов, лейтенант Бене — голосом ничуть не тише капитанского, разве что тенором вместо баса — повторил ответ:

— Пока не знаю, ледяной совсем.

— Спускайте его!

На мачту забрался еще один матрос, началась какая-то сутолока. Виллис покачнулся и свесился вниз. Я вскрикнул, но, к счастью, его пристроили в некое подобие веревочного сиденья, которое поползло к палубе, крутясь и покачиваясь в такт движению судна и время от времени стукаясь о мачту.

— Держите же, твари ленивые! — рявкнул Бене.

Виллиса начали передавать из рук в руки. Вахтенные, во всяком случае, те из них, что лазили по снастям вокруг мачты, поддерживали Виллиса бережней, чем мать — младенца. Лейтенант Бене соскользнул по канату с марсов и легко спрыгнул на палубу.

— Молодцы! — похвалил он матросов и опустился на колени около парнишки.

— Ну что, умер, мистер Бене? — крикнул стоявший у леера на мостике капитан.

Элегантным жестом Бене сдернул шляпу, обнажив густую и, на мой взгляд, слишком уж золотистую шевелюру.

— Вовсе нет, сэр. Тащите его в кают-компанию, ребята, да поживей!

Несколько матросов заторопились вниз по лестнице, верней, трапу (название становилось мне все привычней и привычней), лейтенант Бене последовал за ними так уверенно, будто и в медицине он смыслил лучше всех на свете.

Я повернулся к мистеру Смайлсу, штурману, который как раз стоял на вахте.

— А на вид — словно мертвый.

Капитан что-то яростно прошипел. Разумеется, заговорив с вахтенным офицером, я нарушил любезные его сердцу «Правила для пассажиров»! В этот раз, однако, он чувствовал, что перегнул палку, чуть не доведя Виллиса до смерти, и потому со злобной миной удалился в каюту.

Мистер Смайлс внимательно оглядел горизонт и поднятые паруса.

— Для смерти-то самое время.

Его слова и потрясли, и рассердили меня. Я считаю себя человеком, свободным от предрассудков, однако услыхать такое на поврежденном, готовом утонуть корабле не очень-то приятно. Тем более что недавняя перемена погоды, напротив, взбодрила меня. Несмотря на то, что мы шли на юг, к полярным морям, погода казалась не хуже, чем на Ла-Манше. Только лишь я собрался заспорить со Смайлсом, как из пассажирского коридора появился мой друг, лейтенант Чарльз Саммерс.

— Эдмунд! Говорят, вы спасли юного Виллиса?

— Я? Да ни в коем случае! Я пассажир и не вмешиваюсь в дела команды. Всего лишь намекнул лейтенанту Бене, что юнец не подает признаков жизни, а уж он, как обычно, доделал все остальное.

Чарльз огляделся и отвел меня к лееру, подальше от Смайлса.

— Конечно же, вы выбрали единственного офицера, которому ничего не будет, если он не согласится с капитаном.

— Что, собственно, и зовется дипломатией.

— Вам ведь не нравится Бене, правда? Я с ним тоже не во всем согласен. Фок-мачта…

— Я от него в восторге. Он безупречен. Даже слишком.

— Намерения-то у него хорошие.

— И по вантам он лазит не хуже гардемаринов. Кстати, Чарльз, знаете, за несколько месяцев плавания я так ни разу и не забрался на мачту. Сегодня немного качает, но ведь меньше, чем раньше!

— В самом деле? Я настолько привык к качке…

— Что касается вас — я уверен, вы сможете, не споткнувшись, подняться вверх по стене дома. А я… Ветер, похоже, крепчает, так что, может статься, сегодня мой единственный шанс почувствовать себя простым матросом.

— Хорошо, только не выше марса.

— Не представляете, как мне пригодится подобный опыт. Предположим, угораздит меня стать членом парламента. «Мистер спикер, — начну я, — те из нас, кто во время сражений, стоя на марсе…»

— Не соблаговолит ли уважаемый член парламента от Тимбукту умолкнуть, ухватить канат и развернуться? Тише, тише! Вы не гардемарин, чтобы в салочки играть!

— О господи, здесь же некуда сапог поставить!

— Пробуйте ступеньку ногой прежде, чем перенести на нее вес. Вниз не глядите. Соскользнете — я подхвачу.

— В руце Твои, Господи…

— Все богохульничаете!

— Простите, святой отец. Случайно вырвалось. Это не я, но мой сапог, как мог бы сказать Еврипид, хотя не сказал. Соскользнул со ступеньки.

— Теперь сюда, в марсовую дыру.

— А попроще никак нельзя? Вы настаиваете?

— Вперед!

— О Господи! Как здесь просторно: хватит места поселить полдюжины матросов! Разве что под нужник пришлось бы использовать дыру, через которую я влез. «Продается вилла с видом на море. Роскошная отделка, деревянные панели, джентльмен в морской форме следит…»

— Фосетт, теперь, когда мистер Виллис… освободил топ, вы вполне можете туда вернуться.

Матрос отдал честь, перекатил комок жевательного табака за щекой и исчез из виду.

— Ну и как вы себя ощущаете?

— Стоит мне поглядеть вниз, и я тут же понимаю, что наш корабль съежился. Нет, правда, Чарльз! Как можно втыкать эдакую здоровенную мачту в такую крошечную скорлупку?! Удивительно, что мы еще не перевернулись! Все, я вниз не смотрю — закрыл глаза.

— Лучше окиньте взглядом горизонт, это интереснее.

— У меня и так волосы дыбом встали — шапка сваливается.

— До палубы футов шестьдесят, не больше, уверяю вас.

— Не больше?! Однако наш золотоволосый друг соскользнул туда по канату.

— Бене — энергичный молодой человек, бодрый духом и полный идей. А что бы вы делали, если бы вас привязали к мачте?

— Как беднягу Виллиса? Да умер бы! Кстати, Смайлса послушать, так самое время для смерти.

Я осторожно уселся, не выпуская из рук спасительных вант, окружавших площадку. Что ж, вполне терпимо.

— Так гораздо лучше.

— Его слова напугали вас?

— О ком он говорил — о дочерях Пайка?

— Насколько я знаю, им немного легче.

— О несчастном Дэвисе? О миссис Ист? Должно быть, ей лучше — я видел ее с миссис Пайк. А может быть, он подразумевал мисс Брокльбанк?

— Мистер Брокльбанк говорит, что ей очень плохо. Угасает на глазах.

Очередная догадка заставила меня улыбнуться:

— Или он имел в виду нашего горячего доморощенного политика, мистера Преттимена? Мисс Грэнхем жаловалась, что удар оказался очень тяжелым.

— Преттимен вам смешон?

— Как вам сказать… Совсем конченым его не назовешь, иначе такая достойная леди, как мисс Грэнхем, не сделала бы его счастливейшим из смертных. Но смешным? Да он мерзок! Порочит правительство, корону, государственную систему — все, что сделало нас величайшей державой на Земле.