Элис Манро - Лес

Рой считает, если знаешь, как валить дерево, одному в лесу работать неопасно. Выбираешь дерево, первым долгом определи, куда оно кренится, потом выруби топором клин под углом градусов в семьдесят, прямо под центром тяжести. С какой стороны вырубишь, туда, значит, и упадет дерево. Дальше, с противоположной стороны ствола делается небольшой надпил, откуда потом пилить начнешь — так, чтоб он до клина не доходил, но был на уровне его верхнего ребра. Пилить дерево надо так, чтобы потом у самой сердцевины осталась перемычка, по ней дерево и переломится. Лучше всего, конечно, подгадать, чтобы, когда оно упадет, не сцепилось ветвями с ветками соседних деревьев, но бывает, никак не подгадаешь. Если же дерево, падая, ложится на ветки ближних деревьев, и грузовик никак не развернешь так, чтоб, накинув цепь, выволочь дерево на простор, ствол надо снизу распилить на части, а потом крона сама упадет. Если упавшее дерево повисло, упершись в землю собственными ветками, надо срубать по ветке, пока не доберешься до тех, что держат ствол. На них давит тяжесть ствола — они, бывает, изгибаются тетивой, тут надо исхитриться, подрубить так, что и ствол откатится не на тебя, и ветки, высвобождаясь, не полоснут по лицу. Когда дерево благополучно окажется на земле, ствол распиливается на кряжи по длине полена, а потом они колются топором. Иногда случается и такое. Попадаются такие кряжи, что никак не расколешь; тогда их надо уложить на бок и распиливать вдоль цепной пилой; пила ходит туда-сюда, выбрасывая по обе стороны длинные дорожки опилок и мелкой щепки. Бук и клен тоже иногда приходится распиливать вдоль; крупное, круглое кленовое бревнышко обтесывается перпендикулярно возрастным кольцам с четырех сторон, пока в сечении не станет почти квадратным, чтоб сподручней было распиливать. Иногда попадается трухлявая древесина, где между кольцами завелся грибок. Хотя обычно, если дерево на вид доброе, неожиданностей почти не бывает; древесина лучше в стволовой части, чем в ветвях, и еще у тех кряжистых деревьев, что растут на открытых местах, не у тех, что тянутся ввысь, загнанные в самую чащу.

Рой думает о лесе с жадностью, почти с одержимостью, хотя во всем остальном он совсем не алчный человек. Ночами может не спать, думать про то, как однажды набредет на какой-нибудь невиданной красоты бук. В мечтах Рой блуждает по тем лесам в округе, где ни разу не был, — слишком далеки они, на самых окраинах фермерских хозяйств. Если Рой едет по дороге, ведущей через лес, он то и дело вертит головой туда-сюда, примечает каждое дерево. Ему всякое интересно — годится на дрова или нет: вот, например, несколько голубых буков стоят, юные такие, нежные, для лесоруба слишком уж ветвистые. Темные, вертикальные жилки ползут по стволам, что посветлее; Рой запоминает место. В голове у него, как на карте, помечено каждое деревце — где стоит, что за древесина.

В лесу не надо отвлекаться, погружаться во всякие докучлиливые заботы. Рой сроду не привык утомлять себя заботами. Ему все равно, написал он свои вывески или нет, все равно, сколько родственников нагрянет к нему в дом в очередное воскресенье. Правда, случается, он вспоминает в лесу, хоть и без особой тревоги, но все же как-то растерянно и с жалостью, про племянницу Карен — не свою, женину. Они воспитывали Карен с восьми до семнадцати лет, а потом та внезапно бросила школу и выскочила замуж за шофера, которого невесть откуда подцепила. У Карен были способности к рисованию, ей нравилось выписывать разные буквы, даже древнеанглийский шрифт. Она прозвала его «общипанным». Карен помогала Рою писать вывески, и все так и думали, будто она его дочь и свой талант унаследовала от отца. Карен была такая же, как Рой, круглолицая, такая же маленькая и жилистая, но в отличие от Роя шумная: дверь не успеет в мастерскую открыть, тут же растрезвонит, что в школе было, все до единого смешные случаи выпалит. И Рой не переставал дивиться: как это ей только удается с таким характером сидеть и медленно буквы выводить?

Сейчас у Карен пятеро детей, а задних зубов почти нет. Когда она улыбается, видно, что сбоку дырка. Карен раздобрела, раздалась вширь, как многие женщины после замужества. Как-то Рой встретил ее на улице в старой, рваной лыжной куртке, волосы затянуты сзади резинкой. Работа выпадала нерегулярно, и Карен нанялась в придорожный буфет, где вечно стоял такой ор, что она даже слегка оглохла. Слава богу, хоть ушла оттуда, служит теперь горничной в гостинице «У реки».

Похоже, Лайлу никогда особо не заботило, удалась жизнь племянницы или нет, хотя, конечно, Лайле хотелось бы, чтоб у Карен и дом был получше, и имущество побогаче. А Рой считает, что Карен загубила свою жизнь, и все время ломает голову, что бы ей такого хорошего сделать. Вот если б ее муж печку купил, Рой бы им привозил дрова, но у них паровое отопление.

Стоило высыпать первому снегу, Рой чуть ли не на следующий день отправился в лес поискать подходящее для себя, меченное лесником дерево. На краю леса у дороги была стихийная свалка. Сюда, в этот укромный уголок, легче притащить всякий хлам, чем на городскую свалку, куда можно являться только в определенные часы. Подъезжая к свалке, Рой заметил, будто там что-то копошится. Сначала подумал — собака, но вот над кучей мусора поднялась, выпрямившись, человеческая фигура в драном коричневом пальто. Приблизившись, Рой признал Перси Маршалла, рывшегося среди мусора в надежде отыскать что-нибудь пригодное для себя. Раньше, бывало, в таких местах можно было откопать вполне подходящие для продажи старые банки, бутылки или даже медный бак, теперь не то. Однако Перси вовсе не для того рылся на свалке, он просто искал что-нибудь для себя, хотя что можно найти в этой куче изорванных пластиковых сумок, бутылок из-под жидкого мыла, рваных матрасов с торчавшей из дырок ватой.

Перси живет один в задней комнатушке заброшенной и заколоченной досками лавки у перекрестка дорог в нескольких милях отсюда. Его можно повсюду встретить — ходит, бормочет себе что-то под нос, все время чего-то ищет. Он сам себе выбрал эту одинокую полуголодную жизнь не поймешь где. Отправили было в дом престарелых, где все удобства, а он не смог, сбежал, не для него это — жить как в клетке, да еще среди таких же, как он, стариков. Была у него когда-то богатая ферма, но Перси сам же все и сгубил: тайно спиртным торговал, потом работал разносчиком, обнищал, по тюрьмам таскался — только в последние лет десять взялся за ум, стал работать и доработался до того, что ему дали пенсию по старости, отметили в местной газете и фотографию поместили. Писали, будто он последний из яркого племени решительных и независимых граждан страны. Под фотографией Перси стояла подпись: «Типичный житель здешних мест».