Трумен Капоте - Музыка для хамелеонов

Джейк представил меня владельцу ранчо Б.К., и я так и не понял, отчего мой приятель не захотел, чтобы Адди описала мне Куинна. Хотя хозяин ранчо не принадлежал к числу тех, кого просто не замечают, во внешности его не было ничего особенного, и все же вид его поразил меня: я знал мистера Куинна. Я мог поклясться всеми святыми, что когда-то, безусловно очень давно, уже встречался с Робертом Хоули Куинном и мы вместе принимали участие в какой-то страшной истории, настолько неприятной, что судьбе было угодно вычеркнуть ее из моей памяти.

Он носил дорогие сапоги на довольно высоком каблуке, но даже и без них этот человек был ростом более шести футов, и если бы он держался прямо, не сутулясь и не пригибая плечи, то его высокая фигура казалась бы красивой. У него были длинные обезьяньи руки, спускавшиеся до колен, и длинные, гибкие, до странности аристократические пальцы. Я вспомнил, как когда-то был на концерте Рахманинова. Руки Куинна походили на руки Рахманинова. У Куинна было широкое, но исхудалое лицо со впалыми, загрубевшими от ветра щеками, оно напоминало лицо идущего за плугом средневекового земледельца, на плечи которого обрушились все беды мира. Только Куинн вовсе не выглядел тупым крестьянином, обремененным непосильным грузом забот. Он носил очки в тонкой металлической оправе, и эти профессорские очки и светящиеся за толстыми стеклами серые глаза выдавали его: глаза — подозрительные, умные, хитро-озорные — были начеку и говорили о самодовольной убежденности их владельца в превосходстве над другими людьми. Голос и смех его звучали приветливо, притворно-радушно. Но он не был притворщиком. Перед нами был человек, одержимый идеей, устремленный к достижению цели, человек, поставивший перед собой задачу, которая превратилась для него в крест, в религию, стала неотъемлемой частью его самого. Нет, это был не притворщик, а фанатик, и внезапно, пока все мы еще стояли на веранде, в моей памяти всплыло, где и при каких обстоятельствах я видел раньше мистера Куинна.

Он протянул длинную руку Джейку, а другой провел по взлохмаченной, убеленной сединой гриве, которую носил на манер американских пионеров, — она была для него слишком длинной: подобные ему владельцы ранчо выглядят обычно так, словно они стригутся и моют голову у парикмахера каждую субботу. Из ноздрей и ушей у него торчали пучки седых волос. Я заметил пряжку на его ремне: на ней были изображены два скрещенных томагавка, покрытых позолотой и красной эмалью.

КУИНН. Привет, Джейк. А я уже сказал Хуаните: "Знаешь, милочка, этот негодяй, видно, перепугался снегопада и не приедет".

ДЖЕЙК. И это вы называете снегопадом?

КУИНН. Да я так, шучу, Джейк. (Обращаясь ко мне.) Видели бы вы, какой у нас иногда выпадает снег! В пятьдесят втором году я целую неделю выбирался из дому только через чердачное окно. Потерял семьсот голов скота. И все — из породы "Санта Гертруда". Ха-ха. Вот это было времечко. Ну как, сэр, вы играете в шахматы?

Т. К. Примерно так же, как говорю по-французски. Un peu [20] Немного (фр.). .

КУИНН (похохатывая и хлопая себя по ляжкам с притворной радостью). Знаем мы вас. Явился городской умник разделать нас, деревенских парней, под орех. Держу пари, вы можете обыграть и меня и Джейка одновременно, да еще вслепую.

(Мы прошли с ним по широкому коридору с высоким потолком в огромную комнату, напоминавшую собор, с громоздкой, тяжелой испанской мебелью — шкафы, стулья, столы и зеркала в стиле барокко своими размерами были под стать помещению. Пол был выложен мексиканской плиткой кирпичного цвета и устлан небольшими индейскими коврами. Одна из стен была сложена из необработанных гранитных блоков и напоминала стену пещеры; в стене находился камин таких огромных размеров, что в нем легко можно было зажарить пару быков, поэтому уютно потрескивающий в нем огонь казался таким же неприметным, как ветка в лесу.

Однако сидевшую у огня женщину нельзя было назвать неприметной. Куинн представил ее мне: "Моя жена Хуанита". Она кивнула, однако не оторвалась от экрана стоявшего перед ней телевизора, он работал с выключенным звуком, и она смотрела на дурацкое дерганье безмолвных фигур в какой-то шумной телевизионной викторине. Кресло, в котором она устроилась, в свое время смело могло украсить тронный зал какого-нибудь иберийского замка, на коленях у нее лежала желтая гитара, а рядом с хозяйкой — дрожащая крохотная собачонка мексиканской породы чихуахуа.

Джейк и хозяин дома уселись за столик с великолепным комплектом шахматных фигур из черного дерева и слоновой кости. Я последил за началом игры, прислушался к их легкой болтовне и поразился: Адди была права — они действительно походили на двух приятелей, двух закадычных друзей. Потом я снова отошел к камину, желая получше рассмотреть сидевшую там Хуаниту. Я присел возле нее на каменной плите у камина и стал мысленно подыскивать тему для разговора. Поговорить о гитаре? Или о дрожащей собачонке, ревниво лающей на меня?)

ХУАНИТА КУИНН. Пепе! Глупая букашка!

Т. К. Не беспокойтесь, я люблю собак.

(Она взглянула на меня. Ее прямые, неестественно черные волосы, разделенные пробором посередине, плотно прилегали к узкому черепу. У Хуаниты было маленькое, с кулачок, лицо с мелкими, близко посаженными чертами. И все же голова выглядела чрезмерно крупной по сравнению с туловищем. Она не была полной женщиной, но имевшийся у нее лишний вес отложился в одном месте — в области желудка. У Хуаниты были красивые, стройные ноги, обутые в индейские мокасины, искусно расшитые бисером. Букашка снова залаяла, но на этот раз хозяйка не обратила на нее никакого внимания. Она снова уткнулась в телевизор.)

Интересно, отчего вы смотрите передачу, выключив звук?

(Ее скучающие глаза, напоминавшие тусклый оникс, снова обратились ко мне. Я повторил вопрос.)

ХУАНИТА КУИНН. Вы любите текилу?

Т. К. Я знаю маленький кабачок в Палм-Спрингс, где делают великолепный коктейль с текилой.

ХУАНИТА КУИНН. Настоящий мужчина пьет ее в чистом виде. Без лимонного сока. Без соли. Хотите выпить?

Т.К. С удовольствием.

ХУАНИТА КУИНН. Я тоже. Но у нас текилы нет. Мы ее не держим. Иначе я бы все время пила, совсем разрушила печень и…

(Она щелкнула пальцами, желая изобразить ожидавший ее конец. Затем взяла в руки желтую гитару, ударила по струнам и заиграла какую-то довольно сложную незнакомую мелодию, с явным удовольствием мурлыча ее себе под нос. Она закончила петь, и лицо ее снова сжалось я кулачок.)

Раньше я пила каждый вечер. Каждый вечер — по бутылке текилы перед сном и спала как младенец. И никогда не болела, прекрасно выглядела и отлично себя чувствовала. А теперь все иначе. Без конца простуды, головные боли, артрит, совсем пропал сон. И все из-за того, что доктор запретил пить текилу. Но не судите слишком поспешно. Я вовсе не пьяница. Можете преспокойно вылить все вина и виски мира в Большой каньон. Я люблю только текилу. И больше всего — темно-желтого цвета. (Она указала на телевизор.) Вы спрашиваете, отчего я выключила звук? Я включаю его только для того, чтобы послушать сообщение о погоде. А остальное просто смотрю и стараюсь представить себе, о чем там говорят. Когда я слушаю, меня тут же клонит ко сну. А когда стараюсь догадаться, о чем идет речь, то спать не хочется. Мне нельзя засыпать, по крайней мере до полуночи. Иначе совсем не сомкну глаз. Где вы живете?