Елена Колина - Про что кино?

Перед мысленным взором Ольги Алексеевны возникла картинка: тихий вечер на даче, внезапный стук в дверь, требовательное «Товарищ комкор, пройдите с нами», возмущенный ответ «Что вы себе позволяете?!» — и комкору удар под дых, руки за спину и в машину, в «черный ворон», и все, нет больше комкора… По дороге на дачу она так много думала о сталинских репрессиях, о старых большевиках и безымянных комкорах, думала, как это было, вот и додумалась до того, что увидела… Она выскочила из дома, бросилась к воротам — «Андрюша, что?..», он, не оглядываясь, махнул рукой — иди в дом, и она пошла домой, не замечая, что говорит вслух «что случилось, что?..». Может, она вспомнила бы «А это нас арестовывать идут», по своей привычке цитировать не к месту все, что вспомнилось, но Ольга Алексеевна не читала Булгакова и сказала себе просто и четко «они пришли», не заметив, что «они» теперь стали те, кто прежде были «мы». Они пришли. Счастье, что его арестуют не на глазах у девочек, что девочки не выбегут в ночных рубашках, не встанут у ворот смотреть вслед.

— …Андрюша, давай от охранников отойдем… Не зови охрану… если ты сейчас охрану позовешь, они у меня паспорт попросят, возникнут вопросы, кто да что… а так, если что, скажешь, старый знакомый, бывший сосед, дальний родственник, никто, хуй в пальто, хрен в ступе… Ну же, Андрюша, не стой как истукан, давай двигай к сирени…

— …Ты, блядь, охуел сюда приезжать… и что это у тебя за словесный понос?.. Что это за маскарад такой? — коротко и зло выстреливал Смирнов, отступая к сирени.

Охранник сказал ему: «Андрей Петрович, там у ворот какой-то турист, вас спрашивает, по имени вас назвал… Прогнать?» Ник действительно был одет как турист, в синие тренировочные штаны, в точности такие, как на Смирнове, на голове шапочка с помпоном, за плечами рюкзачок, в руке авоська, в авоське скомканный клетчатый плед.

— Немного нервничаю, Андрюша, как-никак меня через пару дней арестуют. Я вот что приехал. Я решил Витюшу не сдавать… — Ник потряс Смирнова за плечо. — Андрюша?..

Смирнов напрягся, напружинился, задышал тяжело, молча, не мигая, глядел в темноту мимо Ника.

— Ты что, не понял или недопонял?.. Если я твоего зама сдам, мне светит восемь лет вместо двенадцати. Лишние четыре года на зоне — это много. Но я решил. Я прикинул, что на весах: для меня плюс четыре года на зоне, а для тебя — все, пиздец.

— Чего ж вдруг так-то? — выдавил из себя Смирнов.

— Что «чего ж вдруг так-то»? Девочка… ну, моя дочка. Дело в ней. Я ведь после нашего с тобой разговора мог ее на улице подстеречь, открыть ей правду, а потом подумал — зачем? Прижать ее к груди со слезами «доченька, я твой папа» — не мой стиль. Да и папа-то кто? Бывший зэк и уже опять одной ногой в тюрьме… Я, конечно, не чадолюбив, но все же… Я ведь действительно тебе благодарен. Девочка не пропала, растет в семье. Пусть остается дочерью не зэка, а первого секретаря. Что я еще могу для нее сделать?.. Ну, и еще кое-что… Ты ведь понимаешь — я выиграл. Ты мою дочь растишь, а я — тебя спасаю. Учти, Андрюша, в конечном счете победа за мной.

Андрей Петрович коротко кивнул. Казалось, он не вполне понимал, что происходит, не понял еще — все, все страшное позади.

— Скажи хотя бы, какая она? — попросил Ник. — Ну, не знаю… куда будет поступать?

— Она? Да какая… нормальная. Хорошо учится, занимается спортом… ну, еще это… матери по дому помогает, — перечислил Андрей Петрович и тяжело задумался, что еще сказать. — А поступать… будет поступать. Или работать пойдет. Она такая… как должно быть.

Он не смог бы выразить свою мысль словами. Нина — комсорг, спортсменка, простая, обыкновенная — была такой, какой первый секретарь райкома Смирнов хотел видеть всю страну. Всю страну, но не своих дочерей. Нина будет поступать — или работать, с ней все будет в порядке, она сама несет ответственность за свою жизнь. А девочкам — девочкам он даст самое лучшее, самое красивое, что есть в стране, — университет, филфак. Английское отделение, скандинавское отделение — звучит как сказка. Девочки станут литературоведами, переводчиками, искусствоведами, перейдут в иной круг, в интеллигентную жизнь. Если, конечно, он останется первым секретарем.

— Не плачь, Андрюша, останешься начальником, — словно прочитав его мысли, хохотнул Ник. — Не буду врать, это было приятное ощущение — держать твою жизнь в своих руках. Ну, теперь можешь спать спокойно. Я не разрушу твою жизнь. Я так решил. Но ты возьмешь деньги.

Ник поднял руку, помахал в воздухе авоськой. В авоське тюк, как будто Ник принес с собой скомканный плед, чтобы, подложив под голову, переночевать на земле.

— Понял, — медленно произнес Смирнов и, пригнувшись, пошел на Ника. — Ты… ты… ты… мне… деньги… воровские… — рычал Смирнов. И вдруг легко, со смешком: — Ну, ты даешь!..

Вот теперь он понял. Ник не сдаст Витюшу, а за это… За это он должен взять на хранение воровской общак. Ловко придумано — хранить воровской общак у первого секретаря райкома! Такой, значит, у Ника расчет — повязать его этими деньгами. Эта его авоська — гарантия их связи, хозяина Петроградки и преступника-цеховика.

— Я все понимаю, Андрюша. Вступая со мной в сговор, ты принимаешь решение не только взять мои деньги, ты одновременно покрываешь своего зама — ты сам становишься преступником, в твоих, конечно, координатах. — Ник осторожно улыбнулся. — …Ты спасаешь себя, свою шкуру, совершая преступление, но что делать… Ты должен мне поверить, а я тебе. Мы в одной связке, и ты не белый и пушистый. По-другому никак. Выбирай.

— Это что же, мы с тобой будем сотрудничать?.. Будем подельники?.. Ты что, клоун, правда считаешь, я могу на это пойти?.. — удивленно сказал Смирнов. Поддал ногой авоську, и Ник, отступая назад, наткнулся на кочку, пошатнулся.

— Ну что ж. Тебе решать.

— На хуй, иди ты на хуй… Давай. — Смирнов протянул руку.

Ник только сказал «ты возьмешь деньги», а он уже знал, что возьмет. Рука повисла в воздухе — Ник отчего-то медлил.

— А ты ведь знаешь, Смирнов, что тебя не арестуют. Если ты со мной не договоришься, ты должность свою потеряешь, из партии тебя вышибут, но не посадят. Ты не ареста боишься, ты…

Смирнов опустил руку.

— Ты врешь! Ты сказал, ради дочки выбрал… это… лишние четыре года на зоне… Врешь! Ты, сука, хотел меня прищучить, доказать. Вот теперь победу надо мной празднуешь… А у меня девочки. Они в чем виноваты? Они привыкли… У девочек отец я, а не никто.

— Так ведь и ты врешь! Ты что, ради своих девочек выбрал стать преступником?.. Не-ет!.. Ты от власти отказаться не можешь. Не хочешь быть никем, помидоры на даче выращивать. — Ник приблизил лицо к Смирнову, зашептал: — …Не хочешь помидоры?! Тебе лучше отказаться от принципов, чем от власти… Я знал, что ты обосрешься, я все рассчитал… Ну, и кто же победил, Андрюша?.. — Ник скривил губы в насмешливой улыбке, протянул авоську Смирнову: — Держи, не потеряй.