Симона Шварц-Барт - Жан-Малыш с острова Гваделупа

Они долго шли саванной, потом спустились в сухое, тенистое русло мертвой реки, вспугивая несметные стаи пронзительно кричащих птиц. Густые заросли сухой осоки и тростника, льнувшие к прибрежным деревцам, говорили о былых разливах. С глубокой грустью смотрел наш герой на эти блеклые речные волосы, ему казалось… ну как бы вам, молодым, чьи спины не знают хлыста, объяснить получше?., ему казалось, что это русло в сыпучем песке, жухлой траве и колючих кустах проложено через его сердце…

Какое-то время спустя Майяри, смерив взглядом высоту солнца, начал карабкаться на берег, цепляясь за корни Дерева, ствол которого низко навис над сухим руслом. Утренний ветерок уже задремал, и листья недвижно замерли, тщетно ожидая нового дуновения. Но вот возник шорох, приглушенный шепот, который ни с чем не спутаешь, — то были человеческие голоса; и добровольный изгнанник улыбнулся: уж кто, как не он, старый лесной скиталец, знал, что высокая трава может поглотить саму куропатку, но не ее посвист. Вдруг впереди, в открывшемся просвете, показался человек с колчаном через плечо, в длинных, до земли, одеждах, пышно-белых, будто платье невесты. Загородив друга, мальчик произнес задорным пронзительным, далеко слышным вокруг голосом: «Кто закажет маленькой звездочке подружиться с луной?» Но улыбка не скрыла его затаенной тревоги, и Жан-Малыш понял, что сын короля прикрыл его, как щитом, своим телом. Стоявший перед ними воин пытливо глянул на неизвестного странника, низко поклонился и исчез, будто растаял. Чуть позже послышалась гулкая, певучая рос сыпь тамтама; то был не праздничный, не танцевальный ритм, и Майяри коротко сказал:

— Оповестили деревню…

— А что говорит тамтам?

— Он говорит: к нам пришел друг…

И вот мощная волна дробного боя, яростная, как пожар в сухом тростнике, разом захлестнула всю равнину, захлестнула — и тут же отхлынула, потом поднялась снова, уже чуть дальше, потом еще и еще дальше, и так докатилась до самого горизонта, а там, точно оса в свирепом стремлении вонзить жало во врага, забилась в неистовом переплясе.

— А теперь о нас оповестили на том берегу реки, на земле племени Сонанке.

— А что говорит тамтам на этот раз?

— Он говорит: к нам идет чужестранец с лицом Вадембы…

Уже не глядя вокруг, Жан-Малыш отрешенно следовал за маленькой, пробиравшейся сквозь заросли фигуркой, увенчанной десятками ярких золотых колец, каждое из которых отражало свой лучик солнца. Твердая душа, железное сердце да сухие, не ведающие слез глаза — вот что нужно человеку в жизни, думал он, посмеиваясь над самим собой, над судьбой своей, занесшей его невесть куда, заставившей скитаться между двух одинаково призрачных миров. Вдруг мальчик остановился, и, поравнявшись с ним, Жан-Малыш увидел реку, что текла по открывшейся внизу долине. Посреди потока виднелся маленький островок, напоминавший своими очертаниями лодку; на другом берегу вставала густая, непроглядная чаща.

— Этот островок никому не принадлежит, — сказал мальчик, — мы зовем его Лодкой богов. А по ту сторону реки начинается земля наших недругов, и, если ты ступишь на тот берег, где покоятся их предки, я больше не отвечаю за твою жизнь.

— Зачем им нужна моя жизнь? — спросил Жан-Малыш.

Ничего не ответив, мальчуган спустился к берегу реки, разделся и вошел в воду, вытянув над головой руки с зажатой в них скомканной одеждой. Вода дошла до его плеч, потом до рта, вот она поглотила золотые кольца на его голове, и на виду остались лишь поднятые руки. Прошло несколько бесконечно долгих секунд, и вот, как по волшебству, из воды вынырнули золотые кольца. Жан-Малыш разделся и последовал примеру дрожащего лягушонка, который тем временем выбрался на песчаную отмель островка и теперь обсушивался совсем как дети Голубой заводи — быстро-быстро стряхивая воду с тела ребром ладошки, так что брызги летели веером во все стороны.

Посреди островка скалы обступали небольшой намыв мелкого песка, который походил на муку — не на дранье какое-нибудь, а на крупчатку самого тонкого, бархатного помола. Майяри накинул на бедра повязку и сел на мягкую песчаную подушку, сел, выпрямил спину, положил на колени раскрытые ладони и на миг застыл как изваяние; потом его еще влажные губы недовольно надулись:

— Ох, ох, ох, ну просто слов не нахожу, до чего же меня злит твое упрямство! Ну отчего ты отказываешься от моего гостеприимства? Ведь на том берегу все какие есть копья будут направлены против тебя. Посмотри: солнцу осталась целая ладонь до захода, и если мы пойдем быстрым шагом, то засветло дойдем до моей деревни…

С тихим журчанием река омывала длинный нос островка. Наш герой вспоминал о том, что рассказывала ему матушка Элоиза про Африку — эту великую землю, которую боги избрали своей обителью. Успокоенные ленивой неподвижностью людей, вокруг закопошились звери и птицы, из зарослей чужого берега высунулась маленькая обезьянка с двумя висящими на ее животе детенышами. Эта славная зверюшка осторожно раздвинула кусты и на мгновение застыла, вытянув вперед совсем человеческие губы, принюхиваясь, словно оценивая опасность. Ее насторожил какой-то только ей слышимый шорох, она быстро убрала свою ласковую мордочку, и ее тайна осталась за сомкнувшимся зеленым занавесом.

— А теперь скажи мне: почему на том берегу меня ждет смерть?

— Тебе очень-очень нужно это знать, чужестранец?

— Даже больше, чем очень, — улыбнулся Жан-Малыш.

— Так узнай же, что твоя смерть привязана к смерти Вадембы так же крепко, как обезьяньи дети к своей матери…

Майяри замолк, казалось, он сосредоточенно пересчитывает желтые песчинки, листья на деревьях, последние блики заката, танцующие в реке. После долгого молчания он поглядел окрест, сверкнув дрожащими искрами золотых колец, и опустил покорные, влажные от пота веки в знак того, что сдается, складывает оружие перед безумием чужестранца.

Да, она привязана к смерти Вадембы, твоя смерть, потому что одно событие всегда порождает другое, так учит наш король. «Тот, кто умеет смотреть, тот видит, что стрела, поразившая Вадембу, была на самом деле выпущена еще до того, как он родился» — так сказал мой отец, — закончил мальчик, ласково обведя взглядом Жана-Малыша, словно извиняясь за свои слова.

— Прошу тебя, мой милый жеребенок, скажи, а когда же была выпущена эта стрела?

Услышав это, сын короля степенно повел головой, как бы одобряя мудрость того, кто смог понять, догадаться, что ответ кроется в начале всех начал; раздув ноздри, он набрал побольше воздуха в грудь и начал тягуче, нараспев, как ученик, назубок выучивший свой урок:

«Истинно говорю, было так: стрелу выпустили еще до того, как он родился: в начале всех начал, когда яйцо, из которого позже вышли Сонанке, покоилось еще в недрах земли…»