Даниэль Глаттауэр - Потому что

Третья категория объединяла отклонения «из соображений морали». «Глубокоуважаемый автор, отдавая должное вашему языку, вынуждены сообщить, что ваш роман кажется нам слишком циничным и противоречащим нормам этики, к тому же совершенно нереалистичным. Ничего подобного у нас никогда не издавалось».

Четвертая группа состояла из одного-единственного письма, которое я получил 26.08.98, через несколько часов после того, как меня покинула Делия. Я глотнул воды. По крайней мере, сюжет мне удался.

«Уважаемый господин Ксавер Лоренц, или кто там вы на самом деле! Я нахожу не слишком оригинальной манеру прятаться за спину героя повествования. Таким образом, вы сами становитесь частью своей фантастической рукописи.

Мне необходимо немедленно лететь в Бостон, однако я нашел время дать вам подробный ответ. В ближайшие несколько лет я буду пропагандировать в США литературу. А сейчас хочу сказать вам то, чему, помимо всего прочего, собираюсь учить американскую молодежь: никогда не пишите о том, чего не знаете! Это первый смертный грех беллетриста. Хорошую книгу надо прожить. Только действительно великие романисты могут писать о том, чего не видели собственными глазами. Простите меня, господин Лоренц, но вы не из таких. А потому придерживайтесь фактов, которые наблюдаете в повседневности.

Вы внимательны, вам удаются описания. Вы демонстрируете прекрасное владение языком. Если ограничите повествование рамками жизненных реалий, обязательно найдете своего читателя. И прошу вас, забудьте о великом психологическом романе!

Ксавер Лоренц — это вы сами: отличный писатель, чувствительный человек, честный парень, приветливый коллега, вероятно, хороший семьянин. Ксавер Лоренц не может быть убийцей! Фантазия сыграла с вами злую шутку. Вам не удался этот трюк, что видно из каждой строчки. Господин Лоренц, ваша книга ни о чем. Проницательный читатель не купится на ваши штучки. Ваша история должна выглядеть правдоподобной. Она же совершенно невероятна. В ней не хватает вас самого. Вы слишком хороши для нее.

Позвольте дать совет. Отложите эту рукопись и возьмитесь за что-нибудь другое, желательно повеселее. Бросьте фантазировать, опишите свою жизнь. У вас получится! Надеюсь, я не разочаровал вас».

Отложив письмо в сторону, я взял рукопись. Она лежала в фирменном желто-коричневом пакете книжного магазина Делии. Я чувствовал ее немалый вес. Выброси я сейчас ее в окно, она могла бы покалечить человека. Несчастный рухнул бы в мгновенье ока, ударившись головой о бетонный край тротуара. Или, если бы ему удалось вовремя отскочить в сторону, выбежал бы на дорогу прямо под колеса встречного автомобиля. Не исключено, что во втором случае погибли бы несколько человек. Такие рукописи опасны. Они, как выразился один плохой журналист, «бомбы замедленного действия».

Отложив орудие убийства в толстом картонном переплете в сторону, я взял следующую папку, которую оставил в ячейке в тройном слое бумаги. Это был эпилог романа и моя главная улика. Я развернул ее и углубился в чтение.

«Меня зовут Ян Хайгерер. Я убил человека. Пока только в своем воображении, но это не делает мое преступление менее тяжким. Время ведет со мной запутанную игру. Оно гонит меня, принуждая следовать своей судьбе. Настоящее ко мне беспощадно. С усилием нажимая на клавиши, я ставлю дату: „двадцать шестое августа девяносто восьмого года“. Сегодня неудачный день. Только что навсегда захлопнулась дверь за той, ради которой я жил. Рядом со мной лежит последнее отказное письмо из издательства. Роман, составляющий смысл моего существования, отвергли. Я потерял все, и тут ничего не поделаешь.

Вы находитесь в моем будущем, поэтому этот документ можно считать предисловием. Если вы его читаете, значит, со дня убийства прошло не менее двадцати лет. Это было мое дополнительное игровое время. Наверное, я уже искупил свою вину. Надеюсь, я страдал. Хотя уверен, что мучился недостаточно.

Никакое наказание не может уничтожить моего преступления. Сделанного не исправишь. Речь лишь о том, что задуманное нужно довести до конца. Может, вы еще помните тот процесс: убийство без мотива, Ян Хайгерер застрелил незнакомого ему человека.

Но вернемся в настоящее. Ян Хайгерер безобиден. Он не в состоянии причинить зла никому, кроме себя. Именно поэтому он и убил незнакомца. Все уже позади. Он успел написать об этом.

А теперь давайте отправимся в мое прошлое, еще на три года назад. Именно в то время я начал эту книгу. Тогда я создал Ксавера Лоренца. Он был хорошим, отзывчивым человеком, совершенно не агрессивным. Все любили его. Но однажды он бросил гранату в прохожих на улице. Погибла пожилая женщина. Почему? Он не хочет об этом говорить.

А теперь мы вернемся в мое настоящее.

26.08.98. Сегодня я получил последний отказ на свою рукопись. Я больше не буду беспокоить издателей. Хорошую книгу нужно прожить, так учат в Бостоне. Я последую этому совету и проживу свой роман. Заплачу за все. И через двадцать лет, когда передо мной снова откроются ворота тюрьмы, я переработаю рукопись. Вдохну в нее жизнь. Свою жизнь и свое убийство.

Давайте же, уважаемый читатель, опять перенесемся в будущее.

Итак, два десятка лет назад я, Ян Хайгерер, застрелил совершенно незнакомого мне человека. Наугад, без ненависти, страха, колебаний и угрызений совести. Почему? Потому. Ответ вы держите в руках».

Сейчас я выпью еще виски. Прямо из бутылки, как показывают в плохих фильмах, когда за несколько секунд герою нужно напиться в стельку. У напитка вкус травяного чая. Не исключено, что Хелена каким-то образом выпарила спирт. Сейчас я ей позвоню и буду жаловаться. Номер своего телефона она оставила на последней странице моих мемуаров. «Я жду твоего звонка. Хелена», — написала она ниже.

И вот я у аппарата. Мы поговорили о новых облегченных сортах виски и прочих прелестях жизни. Язык у меня заплетался. Видимо, немного алкоголя в бутылке все же оставалось. Смешно, но, как выяснилось, Хелена никуда не уезжала. Она находилась в квартире своей подруги, в доме за углом. Я заметил, что не хотел бы так осложнять ей жизнь. Она ответила, что все нормально.

Как мои дела? Я и сам не знаю. Трудно оценить сразу. Пожалуй, мне нужен кто-нибудь, кто бы мне в этом помог. Раньше в мире существовали только Хелена и я. Теперь меня нет. «Звучит не так плохо», — заметила она.

Хелена по-прежнему само очарование. Ее рыжие локоны сияли мне через отверстия телефонной трубки.

В любом случае, сказал я, хорошо, что мои вещи снова у меня. «Нет ли в квартире зажигалки?» — спросил как бы невзначай. Но Хелене сразу понравилась идея сжечь вещественные доказательства. «Это лучше, чем выбросить рукопись в окно», — заявила она. Однако действительно надо было что-то делать. Я понимал, что признание в убийстве не может лежать на кухонном столе целую вечность. В противном случае оно становится неправдоподобным. А этого с меня достаточно!