Лори Нелсон Спилман - Жизненный план

Я остаюсь наедине с новорожденной девочкой, которую едва видно за всеми приборами и трубками. Ее личико недовольно сморщено, словно оттого, что ее оторвали от мамы. Карамельная кожа выглядит так, будто велика ей на несколько размеров. Малышка шевелит ручками, и я вижу пять крошечных пальчиков-спичек. Горло вновь сдавливает спазм.

— Девочка, — шепчу я, но слово кажется мне холодным и не подходящим к случаю.

Внезапно я вспоминаю рассказ Санкиты о брате, мальчике слишком чувствительном для данного ему при рождении имени. Я целую кончики пальцев и прикладываю руку к стенке кувеза.

— Остин, — шепчу я. — Добро пожаловать в этот мир, малышка Остин.

Размышляя о прошлом незнакомого мальчика, о будущем новорожденной девочки, по причинам известным и пока тайным, скрытым до времени, я закрываю глаза и тихо плачу.

Когда я вхожу в палату Санкиты, Джин сидит на стуле у кровати.

— Как она?

— Отлично, — отвечаю я, стараясь придать голосу оптимизм. — Вам надо ее увидеть.

Джин качает головой:

— Санкита должна была выбрать попечителя, и она выбрала вас.

Я пытаюсь найти на ее лице разочарование или, хуже того, неодобрение, но не вижу ничего подобного. Я подхожу к кровати. Санкита лежит на спине в той же позе, что и до моего ухода. Раздутое лицо кажется жестокой карикатурой на образ миловидной девушки.

— Твоя дочь красавица, Санкита.

Джин берет в руки сумку.

— Вы ведь справитесь здесь одна?

— Все будет хорошо.

Джин промокает глаза платком.

— Позвоните сразу, как она придет в себя.

— Я позвоню. Обещаю.

Она склоняется над Санкитой и прижимается к ее щеке.

— Я еще вернусь, шоколадка моя. — Голос ее срывается. — Вы тоже держитесь, слышите?

Я отворачиваюсь к окну и прикрываю рот ладонью, силясь сдержать рвущиеся рыдания, и чувствую, что Джин стоит прямо у меня за спиной. Она протягивает руку, но опускает, так и не прикоснувшись к моему плечу.

— Держитесь, — шепчет она. — Боюсь, ваши силы еще понадобятся ребенку.

Каждые тридцать минут в палату заходит медсестра, проверить состояние Санкиты, но ничего не меняется. За минутами медленно протекают часы. Я ставлю стул к самой кровати, чтобы следить за дыханием Санкиты. Просунув руку под железную перекладину кровати, я нахожу ее ладонь. Пока она спит, я рассказываю ей о том, какую замечательную дочь она родила и какой будет ей отличной матерью.

Поздно вечером в темную палату входит молодая женщина в белой одежде и голубой шапочке, из-под которой видны светлые волосы. Она подходит к тумбочке и вздрагивает, когда видит меня, сидящую с другой стороны кровати.

— Ой, я вас не заметила. Я искала меню. Девушка ничего не заполняла?

— Она не будет сегодня ужинать, спасибо.

Медсестра оглядывает неподвижно лежащую Санкиту.

— Думаете, стоит приносить ей меню? Я хотела сказать, конечно, мне не сложно приносить его каждый день, но, может, лучше подождем…

Я поднимаюсь и беру меню из рук девушки.

— Да, обязательно принесите меню на завтра. И каждый день приносите новое. Вы поняли? Каждый день.

В пять часов я иду навестить Остин. Меня пропускают в отделение, и я без труда нахожу палату номер семь. Кувез Остин светится изнутри, как солярий, лицо по-прежнему закрыто маской «сипап», на глазах повязка. Что же теперь будет?

Я оглядываюсь и нахожу глазами медсестру.

— Морин? — Но она занята разговором с пожилой парой, которую я встречала здесь раньше.

В этот момент в палату входит женщина в медицинской форме, и я бросаюсь к ней:

— Извините, не могли бы вы объяснить, что происходит с Остин — с той девочкой?

Она поднимает руку:

— У меня срочное дело. Поговорите с сестрами.

Я возвращаюсь к «инкубатору» и жду. Наконец Морин прощается с заботливыми бабушкой и дедушкой.

— В чем дело, Брет?

— Что случилось с дочерью Санкиты? Там горит яркий свет, а на глазах у малышки повязка.

— Это световая терапия при гипербилирубинемии у новорожденных.

Аппарат у стены издает громкий сигнал, Морин подпрыгивает на месте и убегает.

Я возвращаюсь к Остин, так и не поняв, что с ней происходит. Ко мне подходит мужчина, которого я сочла дедушкой.

— Это ваша?

— Нет, ее мать моя ученица.

Мужчина хмурится.

— Ученица? Сколько же ей лет?

— Восемнадцать.

— Какой позор, — качает головой он и возвращается к жене. Слышу за спиной громкое перешептывание, но не могу разобрать слов.

Значит, такой будет жизнь этого ребенка? Люди будут относиться к ней как к ошибке, печальному результату распущенности подростка? Будут презирать ее за бедность? Я в ужасе обхватываю себя руками.

К соседнему кувезу подходит темнокожая рыжеволосая медсестра с именем «Ладонна» на груди.

— Извините, — обращаюсь я к ней уже увереннее, вспомнив о своих правах попечителя.

— Слушаю вас, — поднимает она голову.

— Это дочь Санкиты Белл. — Я указываю на «инкубатор». — Объясните, зачем ей этот солярий?

— Световая терапия в случаях гипербилирубинемии.

— Гипербилли… — Я замолкаю, не в силах повторить длинное слово. — Послушайте, — продолжаю я, откашлявшись, — не знаю, что это за гипербилли… но я хочу знать, что происходит с Остин. И пожалуйста, на понятном английском, договорились?

В глазах Ладонны вспыхивает смех, но она согласно кивает.

— Вполне. Гипербилирубинемию, — она смущенно косится на меня, — еще называют желтухой. Довольно распространенное явление у недоношенных детей. Лечение специальным синим светом помогает снизить уровень билирубина. Это не вредно и не причиняет дискомфорт ребенку. Билирубин стабилизируется в течение одного-двух дней.

Я вздыхаю с облегчением:

— Слава богу. Спасибо вам.

— Не за что. Что-то еще?

— Нет, нет. Пока нет. — Я поворачиваюсь к Остин, но вспоминаю, что забыла сказать важную вещь. — Да, и еще вот что.

— Слушаю вас.

— Не могли бы вы называть ее Остин, а не «девочка».

— Непременно, — широко улыбается Ладонна.

Небо темнеет, я звоню Герберту и, слушая гудки, наблюдаю за суетой города. Люди внизу заняты своими делами, покупают продукты, выгуливают собак, спешат домой готовить ужин. Знают ли они о своем счастье? Надежды провести день в хождении по магазинам с Гербертом кажутся мне теперь верхом легкомыслия и эгоизма.

— Привет, — раздается в трубке голос Герберта. — Где ты?

— В больнице. Санкита в отделении интенсивной терапии. Возможна остановка сердца.

— О, милая, какие ужасные новости.

— Я ничем не могу ей помочь. — Прикладываю к носу платок. — Ребенок тоже в критическом состоянии.

— Позволь мне приехать за тобой. Я приготовлю ужин. Посмотрим фильм или погуляем у озера. А утром я отвезу тебя обратно.

Я качаю головой: