Сергей Мильшин - Атаман

— Тимофей, погодь.

Дед Тимка оглянулся. К нему бочком — последствия ранения в спину — и от того, казалось, важно приближался старый друг Макоша Осанов. Друзья деловито поздоровались. Макоша пожал и руку Пантелея, при этом удивленно глянув на его потную рубаху.

— Ты это куда его? — обратился он к Тимофею.

— Да вот, веду к Атаману.

— Чего натворил?

— Непослушание отца.

Дед Макоша недоверчиво смерил взглядом невозмутимого Пантелея.

— Неушто? Пантелей, ты чего это, не с той ноги встал что ли?

Сын осторожно покосился на отца.

— А Вы его спросите, я-то что?

Дед Макоша закинул руку на затылок.

— Тимка, может ты того, на первый раз простим?

Тимофей Калашников словно очнулся.

— Ага, счас! — Он решительно толкнул сына в спину. — Идем, нечего разговаривать. — Он нахмурился и, не глядя в глаза другу, продолжил, — ты, Макоша, меня не отговаривай, я все решил, — и снова подтолкнул медлящего сына, — иди, иди, вон Атаман, сейчас тебя научат батьку уважать.

Атаман — Григорий Желтоухий хоть и жил в станице с самого рождения и родителей имел уважаемых, сам уважения еще не заработал. Григория выбрали атаманом только потому, что все остальные казаки, более его подходящие на эту должность, дружно отказались возглавить Общество. В воздухе пахло грозными событиями, порохом пахло, и большинство казаков не хотели взваливать на плечи ответственный груз, судьбы своих друзей, родственников и одностаничников. Не хотели и побаивались. Проще в сторонке-то. Правильно вздыхали старые казаки, собравшись вечерком на завалинке: «Эх, не те стали казаки, что раньше были, не те!»

Атаман лихо сбежал с крыльца и быстро приблизился к курящим в сторонке казакам. Те, оглянувшись на него, замолчали.

— Ну что, станичники, начнем совещанию?

— А что не начать, — за всех ответил дед Макоша.

Атаман обернулся к толпившимся казакам:

— Уважаемые казаки, прошу на круг, — Его гулкий бас легко перекрыл легкий гомон на площади.

Казаки неспешно тушили цигарки, сплевывали на них и, затоптав в пыли, выдвигались к соборному месту.

Собрания в станице проводили на площади перед каменным храмом Казанской Божьей Матери. Место было просторное, солнечное, утоптанное. В глубине площади из-за ряда толстых стволов ясеней выглядывало одноэтажное саманное здание станичной казармы. С противоположной стороны в тени густого вишенника перед дворами обычно собирались зрители — смешливые девки, с интересом поглядывающие на неженатых казаков, нарядно одетые замужние женщины с медлительными, но острыми взглядами и полными передниками семечек, мальчишки, завистливо косящиеся в сторону отцов и дедов, может быть, решающих в эти минуты судьбу станицы, и молодые парни, старающиеся держаться серьезно, но то и дело сбивающиеся на дружеское подшучивание. Вот и сейчас там было шумно и весело. Зрителей, как всегда, собралось чуть ли не больше, чем самих участников еженедельного круга.

Григорий Желтоухий заскочил на трибуну, сбитую из свежих досок и, одернув гимнастерку, поднял руку. Казаки продолжали переговариваться. Перекрывая шум, Атаман заговорил:

— Казаки, сегодня у нас два вопроса.

Шум немного затих, но полностью не прекратился. Атаман сделал короткую паузу и продолжил:

— Из Екатеринодара прислали бумагу, — он поднял листок с черной гербовой печатью над собой, — предлагают Обществу купить кинжалы. Эти кинжалы специально для казаков аж в самой Бельгии делали. Вот тут прописано: «Производитель Таннер».

— Почём продают? — поинтересовался кто — то из толпы.

Атаман снова заглянул в листок.

— По 15 копеек.

Мужики тихо переговаривались. У самого края толпы высокий старик Африкан Митрич извлек из ножен старинный кинжал с потертой костяной ручкой.

— А зачем мне ваш заграничный кинжал, — густой голос, казалось, без труда заглушил шум на площади, — у меня и старый еще лет сто прослужит. Проверенный.

Толпа загомонила.

На помост, кряхтя и поругиваясь на собственные болячки, забрался начальник штаба дед Макоша. Насколько смог, выпрямился и хриплым голосом негромко обратился к станичникам:

— Казаки! — И обвел постепенно замолкающий круг строгим взглядом. Дождавшись тишины, продолжил. — я эти кинжалы знаю, такой сам в молодости носил, да потерял, когда наших станичников отбивать ходили во время соляного базара.

Казаки заусмехались — помнили. Кто сам участвовал, но большинство по рассказам старых казаков.

— Не знаю, где они у них лежали, но если товар непорченый, то кинжалы добрые. Да вы и сами поди знаете — тановские у многих есть. Это те же самые. По 15 копеек купать можно, если нужон, скажем, сына там собрать или еще куда. Если не надо, то и не берите. У нас Обчество свободное, никому ничего не должны, а царские льготы-послабления мы своей кровушкой отрабатываем. Так, казаки?

— Так, — подхватила площадь.

Атаман, призывая к порядку, поднял руку.

— Ну, тогда, я все сказал, — старик развернулся и, дошаркав до края платформы, опустил ногу на первую ступеньку.

— С первым вопросом, считай, разобрались, — Григорий Желтоухий довольно усмехнулся в усы, — вторым пунктом у нас сегодня «Разное». Кому есть чего сказать кругу?

Казаки притихли, заоглядывались. Никто не стремился выходить на трибуну. Что надо, и потом можно обсудить, без того, чтобы лезть на непривычное возвышение, появившееся на площади всего-то месяц назад. Григория придумка, чтоб, значит, повыше приподняться. А то ростиком-то Атамана Господь обидел, вот он и изголяется. Шебутной!

— Ну, так что, казаки, есть чо сказать, или так по-домашнему потом погутарим? — верно оценил сомнения товарищей Атаман.

— По-домашнему, — раздались несколько голосов. — Слазь ты с этого эшафоту, надоело бошку задирать.

Дед Тимка дождался, когда казаки составят список желающих приобрести «танновские» кинжалы. На удивление и к удовольствию Григория желающих нашлось немало. Подождал, пока обсудят еще и порядок распределения в нынешнем году покосов — в связи с появлением новых жителей в станице, пришлось за счет общественной земли нарезать дополнительные участки, — нагомонятся, и только тогда решил, наконец, подойти к Атаману. Пантелей, все это время спокойно переговаривающийся с товарищами, увидев уверенно выбравшегося из толпы отца, враз замолчал, с опаской поглядывая на него. Честно говоря, он так до конца и не верил, что батя готов выдать его на суд круга, потому как про себя был уверен, что ничего такого не сделал.

Дед уверенно вышел из группы казаков его возраста — старейшин и приблизился к Атаману. Григорий уважительно поднялся навстречу старику.

— Здорово, Григорий, — дед Тимка немного смущался.