П. Ёлкин - Тридцать пять родинок

Моих двадцати форинтов, вырученных за часы, хватило на три стакана чая, и шесть часов я просидел в светлом и теплом зале, колдуя над чашками, стараясь растянуть их «на подольше». И пока я лелеял эти стаканы один за другим, ни одна падла не подошла ко мне и не поинтересовалась ехидно, буду ли я заказывать что-нибудь еще. И даже когда я выходил покурить, уборщики понимали, что я сейчас вернусь и не трогали мой одиноко стоящий на мраморном столе стакан.

Утром, добравшись до вокзала и получив свой багаж, я поменял билет и отправился своей дорогой в Вену, оставляя на память негостеприимной столице когда-то братской Венгрии рекордную кучу. Проезжая через город, я все таращился в окно, надеясь увидеть эту букву М, так выручившую меня в трудную минуту.

В 1986 году была напечатана книга Владимира Цветова «Пятнадцатый камень сада Рёандзи», и все наперебой стали нахваливать журналиста-международника, который смог приоткрыть советским людям тайны загадочной Страны восходящего солнца.

Нашли повод для восхищения, ага, это все равно что мужик будет бегать по Туле и кричать, что где-то в далеких краях он видел такую штуку, самовар называется. Вот-вот, и вспомните еще про «баклажаны, икру заморскую…».

По моему глубочайшему убеждению, не было на свете страны ближе по духу к Японии, чем Советский Союз.

Любая японская ерунда, какую ни возьми, стопудово аукается с советскими реалиями.

Культ императора — божеского сына, коллективизм, камикадзе, пожизненное трудоустройство — да любая фигня. Даже, блин, бумажные дома — ну, это поймут только те, кто жил в хрущобах, ага.

Лично я первый раз проникся духом бусидо, когда лет в восемь смотрел фильм «Коммунист». То есть сама идеология мне тогда была совершенно непонятна, но кусок из этого фильма я помню до сих пор: там ночью без угля останавливается поезд, и мужик, обойдя всю деревню и не найдя желающих ему помочь, один идет запасать дрова. То есть он, подрывая пупок, валит деревья, пилит бревна, колет поленья. Один — потому что не важно, помогают тебе или нет, но свое дело ты должен делать, несмотря ни на что. Если не обращать внимания на партийный билет в кармане главного героя — чем не бусидо?

Дальше — больше. Кто из моих ровесников не помнит «Как закалялась сталь»? «Братки, смены не будет — коммунисты и комсомольцы остаются!»

Первый раз я лично столкнулся с бусидо, когда в десять лет меня отправили к деду с бабкой в Казахстан.

Дед, старый чекист, уволившись из органов, поселился в городе на берегу реки Урал. Жрать там было нечего — на весь микрорайон был один магазин, куда каждый день после обеденного перерыва, ровно в два часа, выбрасывали какую-нибудь еду. Причем это могло быть что угодно: говядина, краковская колбаса, куры — не важно. Главное, что к открытию с обеденного перерыва все жители микрорайона вставали в очередь, терпеливо ждали, что же на этот раз выбросят, а потом расхватывали все подчистую, и через пару часов в магазине снова оставались только полки с минтаем в томате.

Естественно, народ выкручивался как умел — почти у всех в городе были дачные участки. Но то ли мои дед с бабкой были слишком стары для того, чтобы сажать картошку, то ли старому чекисту было в падлу копаться в земле, но свой кусок земли они передали соседям за несколько мешков овощей в год. Но этого, естественно, им не хватало, поэтому дед перебивался рыбалкой — делом для бывшего чекиста вполне почетным. Он постоянно ловил рыбу, а потом обменивал ее у соседей на овощи.

Когда я приехал на каникулы, я привез с собой два неподъемных чемодана круп и консервов, но даже с такой подмогой прокормить молодой растущий организм двум пенсионерам было нереально. Поэтому дед сразу стал таскать меня с собой на рыбалку. Но толку от меня, мелкого городского парня, было мало. Я не умел копать червей, не знал, как забрасывать донку, не мог сидеть спокойно и следить за поплавком. Но все равно каждое утро дед будил меня, мы отправлялись на берег Урала, сидели там до полудня, а потом спешили в магазин за едой.

Но как-то раз деда осенило: если забрасывать донку, то, когда живец хлопается об воду, он, оглушенный, сразу становится снулым и щука или там судак уже не так охотно его заглатывают. Дед придумал новый способ ловли — он давал мне в руку грузило донки и загонял меня в воду. Я отплывал метров на сто, дед кричал мне «Пускай!», я разжимал кулак, и донка с живцами отправлялась в глубину. При этом живцы были такими бодрыми, что на них была рада наброситься любая щука. И получалось, что я только-только еще выбираюсь из воды, а дед уже вытягивает леску, и мне практически немедленно приходилось снова плыть.

Уловы у деда увеличились чуть не в два раза, но, естественно, ему было мало, хотелось все больше и больше, и для меня все утренние рыбалки превратились в сплошную карусель заплывов. И вот как-то раз я не выдержал. Мне надоела эта тупая ловля настолько, что я решил не возвращаться к деду. Отпустив донку, я не поплыл обратно, а воспользовался моментом, когда между мной и берегом проплывала какая-то лодка, я прицепился к ней за борт и вылез из воды только метров через триста ниже по течению.

Пару часов я отдыхал, загорал, играл с какими-то ребятами в футбол, а когда время стало приближаться к полудню, спокойно отправился к деду: мол, в магазин пора собираться, пошли.

Ну, короче, еще метров за сто я понял: что-то не так — человек десять мужиков ныряли, баграми шарили по дну, тащили на берег сети с крюками.

В общем, вы понимаете, что мне потом было. То есть конечно же дед решил, что я утонул, поднял на ноги всех соседей-рыбаков, и они два часа выскребали дно, пытаясь меня выловить. Если коротко, в этот день, после того как я объявился живой и здоровый, я получил от деда подзатыльников и прозвище Чапай.

Где ж тут бусидо? — спросите вы… Да очень просто: дед взял меня в оборот, что твой мастер дзена нового ученика, и ему просто не могло даже прийти в голову, что я ослушался. То есть, если я не выполнил его команду, значит, я умер. Чем не бусидо?

Но по-настоящему я почувствовал себя самураем уже в двадцать лет.

Я тогда фарцевал помаленьку — дело это было беспокойное. Мало того что за нами постоянно охотились постовые, оперативники и прочие спецслужбы, был у нас еще один лютый враг.

Любера.

Накачанные и натренированные по боксу ребята из Люберец целыми автобусами объезжали места, где топтались фарцовщики, и раздевали нашего брата до трусов, отнимая вообще все.

Расчет был простой — в милицию никто из нас жаловаться не пошел бы.

Картина вообще была очень характерная — стоят фарцовщики где-то на углу, вдруг кто-то кричит: «Шу*censored*!» — и все разбегаются по сторонам, еще не зная, то ли это милиция подъехала, то ли налетели любера. Как правило, убегать удавалось, но иногда бывали случаи, когда зажимали нас всей кучей.