Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2012)

“Газеты умрут скоро, а книги проживут еще лет десять”. Создатель библиотеки lib.ru Максим Мошков ответил на вопросы корреспондента “Комсомолки”. Беседу вел Александр Дыбин. — “Комсомольская правда”, 2012, на сайте газеты — 20 февраля < http://kp.ru >.

Говорит Максим Мошков: “По умолчанию понятно, что читать полезно. Но сейчас, в данный момент, я так не считаю. Я совсем не уверен, что читать полезно и обязательно. Дети играют в компьютерные игрушки. Взрослые на них смотрят и думают: безумие какое-то, человек убивает время на общение с роботом. Играющий в компьютерную игрушку ребенок — это плохо. Человек, который читает, занимается тем же самым. Он сидит в виртуальной реальности. Он проживает жизнь выдуманных персонажей, испытывает их переживания. Вместо того чтобы пойти подраться, попутешествовать, завоевать женщину и получить все эти ощущения в жизни. Читать — вредно. С другой стороны, я читаю непрерывно. Каждый день, так у меня голова устроена, иначе она замерзает. Большую часть этих книжек я забыл. Я за свою жизнь прочел около шести тысяч книг и еще столько же прочту”.

Александр Генис. 2012. — “Новая газета”, 2012, № 23, 2 марта.

“Если Кесьлевский показал „Декалогом”, как телевизор может спасти роман, то фон Триер продемонстрировал, что кино может сделать с драмой. В „Догвилле” он, ничего не потеряв, перенес на экран условный театр Дюрренматта и Брехта. „Меланхолия” взялась за Беккета. Парадокс фильма в том, что с первых кадров нам рассказывают, чего ждать, а мы все равно не верим. <...> Фон Триер подробно, замедленной съемкой под грандиозного Вагнера, изображает падающих птиц и разверстую землю. Но пролог завершается, и мы, как ни в чем не бывало, волнуемся из-за того, что героиня испортит свою дорогостоящую свадьбу. Гений „Меланхолии” в том, что фильм пренебрегает жанром катастрофы. Она вписана не в фантастическую, не в фанатическую, а чеховскую модель клинического реализма, который мучительно медленно раскрывает свою комическую несостоятельность в преддверии решительного конца”.

“У Клэр есть племянник, которого нельзя спасти, но можно отвлечь. Вот на этот обман и уходят последние минуты земной истории. Жюстина сооружает на поляне шалаш, убеждая малыша в том, что он защитит их от приближающейся Меланхолии. Та уже занимает полнеба, а шалаш — из березовых веток. Смешно. И страшно, и честно. Ньютон не спас, Бетховен не помог, бессмертия нет, надежды — тоже, но хилый шалаш из кривых веток сделал свое дело: утешил малого и сирого. Пусть враньем и на мгновение, но это и есть искусство, и это — немало”.

Виктор Голышев. [Интервью] Беседу вел Петр Фаворов. — “Афиша”, 2012, 10 февраля < http://www.afisha.ru >.

“Знаете, я вообще удивляюсь, что „Всю королевскую рать” еще кто-то читает, для меня это все уже очень давно было. А вот из „1984” злободневность не ушла — и вряд ли когда-нибудь уйдет. Скорее даже наоборот”.

София Губайдулина. [Интервью] Беседу вел Алексей Мунипов. — “Афиша”, 2012, 9 февраля.

“Да, вот такое у него [Владимира Мартынова] противоречие — композитор, который провозглашает конец композиторов. И все ему это противоречие прощают. А я — нет. Кстати, то, что он делает как композитор, мне как раз нравится. А вот его желание оправдывать тенденцию, которая и так побеждает, — нет. Он доказывает, что так и должно быть и это хорошо, это нормально. Он соглашатель”.

Екатерина Дайс. Робот Кая, пророк Маниту. — “Русский Журнал”, 2012, 1 марта < http://russ.ru >.

“Во многих произведениях Виктора Пелевина можно обнаружить гностические мотивы. Но последний роман писателя „S.N.U.F.F.” стоит здесь особняком, поскольку в нем не просто упоминается гнозис или отдельные персонажи его космогонии, но весь текст построен на основании гностической антропологии”.

Григорий Дашевский: как читать современную поэзию . Записала Варвара Бабицкая. — “ OpenSpace ”, 2012, 10 февраля < http://www.openspace.ru >.

“С помощью своей главной тревоги мы и читаем стихи. Романтический способ чтения — это такой, при котором мы автоматически под любое стихотворение как его тему подставляем себя. На уровне слов это выражено у поэта, казалось бы, антиромантического, но на самом деле существующего абсолютно внутри этой традиции — Бориса Пастернака: „Меж мокрых веток с ветром бледным / Шел спор. Я замер. Про меня!” Это кажется абсолютно новым и его собственным открытием, но еще за полтораста лет до того, как он это написал в 1917 году, сентименталисты и романтики нас научили, что любой пейзаж — это про тебя”.

“Так вот: для русской поэзии этот уговор закончился на Бродском. Бродский в определенных отношениях довел его до предела и сумел заново оживить в уже далеко не романтическую эпоху романтическое самоощущение, потому что он делает следующее: на уровне всех деклараций — он антиромантик, певец заурядности: „я — один из всех, пепел, пыль, папоротник”; а на уровне, так сказать, операторской работы он все время в центре экрана. Его поэтика, мне кажется, очень сильно определялась именно киновпечатлениями, тем соединением заурядности и исключительности, которое идеально получается именно в кино”.

“Все разговоры о том, что „после него нет поэтов”, означают на самом деле, что после него нет романтических поэтов. Он довел романтическую линию до максимальной скрытности на поверхностном уровне и до максимальной резкости на глубинном уровне, и человеку, который захотел бы эту линию продолжать, ее продолжать просто некуда. Это совершенно не значит, что поэзия после Бродского обязательно должна быть антиромантической: она просто другая. Она уже вне романтического уговора”.

И тут стабильность. О словах любви, о том, зачем нужны шаблоны и в чем главная сила Интернета. Беседу вел Константин Мильчин. — “Ведомости. Пятница”, 2012, № 7, 24 февраля < http://friday.vedomosti.ru >.

Говорит директор Института лингвистики РГГУ, доктор филологических наук Максим Кронгауз: “В языке произошла некоторая стабилизация. Заметьте, сейчас, когда ищут „слово года”, то в основном выдвигаются не собственно слова, а фразы и выражения. Кроме того, в новой книге я расширил поле исследования и написал главу о языке женского детектива, о лингвистической экспертизе и о словах, связанных с сексуальными действиями”. Речь идет о книге: Максим Кронгауз, “Русский язык на грани нервного срыва 3D” (М., “ Corpus ”, 2012).