Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2012)

А может, это он себя накручивал. Ходил, как зверь, по пасмурному дню, раздраженно помогал по хозяйству: спустился во двор, припечатал половики к чудом живому, нетронутому снежному углу. Сырой насквозь снег откликнулся с такой готовностью.

Ольга приняла приглашение с удивительным энтузиазмом:

— Ой, а как, а что?.. Что-нибудь взять с собой?

Что? “Вдову Клико”? Ладно хоть — не “что надеть”...

Внезапно воодушевленная, заявила, что прибудет из Красного Ключа в двадцать ноль-ноль. Возьмет такси до нужного, слышно — подробно записанного адреса, поэтому встречать не нужно.

— Двадцать? Нет, ну что так поздно! — закудахтал Игорь. — Позвони ей! Пусть пораньше.

Но это было уже выше Пашиных сил.

— Я сам подъеду раньше — пойдет?

Ох, не любил он торчать лишнего на этой хате. Сожжены ли были плафоны, брежневских еще годов, от пыли и старости пятнами пошедшие и являвшие собой уже не матовое стекло, а благородные толщи мрамора? Не тянула ли уже проводка, даже не брежневская? Но в квартире всегда держался полумрак, и как только пряталось солнце, а зимой оно проскакивало контрабандой — не заметишь, комнату затягивало дремотной вуалью.

Данилу Паша не застал. Оказалось, тот потопал в магазин — за сыром “сваля”, как важно пояснил Игорь, и за оливками, а стратегический запас красного вина ждал уже на холодном подоконнике, и горлышки бутылок чернели, как боеголовки.

— По одной? — подмигнул Игорь.

Павел не то чтобы кивнул. Не хватало еще устраивать вульгарную пьянку при Ольге: нажираться, пугать, лезть на прощание синими губами. Или не на прощание.

— “В Звездном городке Валентина Терешкова, которая через несколько дней отметит замечательный юбилей, опровергла миф о своей закрытости”.

Игорь зачитал прямо-таки по-левитановски.

— Звездный городок: ассоциируется с чем-то таким... В духе “Дома-2”, — усмехнулся Паша.

— Ну да. “Территория любви” и все прочее. — Игорь потряс газетным листом. — А тут есть пара стильных моментов! Вот смотри. На вопрос про космических туристов она отвечает, что полетела бы и сама, если были бы деньги.

— Молодец. Сколько ей лет?

— Тут не пишут, какой юбилей. Семьдесят, наверное. Но это ладно. Тут вот заходит речь про Марс. “Мое хобби — это удивительная, загадочная Красная планета, о которой мы с Сергеем Павловичем Королевым мечтали несколько десятилетий назад”.

— Хорошо, когда человек продолжает о чем-то мечтать. — Паша оглушительно вывинтил пробку, а до того цеплял фольгу вилкой, вел заусенец, и подумал, что если бы Наташа не решилась-таки на свои Штаты, то бредила и бредила бы ими, грызла бы всю жизнь и себя и его...

— Это еще не самое впечатляющее. Вот. “Я готова полететь туда и даже не возвращаться”. Ты понимаешь?!

— Что?

— Ну как! Это же так... Ну не знаю. Я тут даже такой сюжет сочинил, может, даже напишу. Такая грандиозная антиутопия. О том, как старые символы несовместимы с нашим временем, они просто не могут сейчас существовать, это нереально, понимаешь? Это как Маресьев говорил в интервью, что его в глаза спрашивают: “Вы что, еще живы?”, а одна газета, по его словам, так и вышла с заголовком: “Оказывается, Маресьев еще жив”... Так вот, рассказ — как празднуют этот юбилей и как ее торжественно запускают на Марс, по ее просьбе. Там, трансляция запуска по тиви, шумиха, торжества. И все как будто в порядке вещей. “Терешкова летит на Марс”. Сюжет сам, допустим, такой: журналист, лирический герой, беседует с ней, ходит с ней. Общая подготовка...

Игорь так увлеченно рассказывал, такой верой горели его глаза, что Паша впервые пошатнулся мыслью насчет него. Может, что-нибудь когда-нибудь у него и состоится, на этих русских горках безумных идей.

— Только лучше тогда другой юбилей, десять лет назад, — Паша неожиданно серьезно это предложил. — В девяносто седьмом тоже ведь был, получается...

— Почему так? — удивился Игорь.

— Потому что это больше похоже на девяностые. Эпоха, которая выпроваживала все, связанное с прошлым, и все эти символы, которые ей мозолили глаза. К тому времени — да, подходит эта фантасмагория. А сейчас многое изменилось.

— Ты всерьез так думаешь? — Игорь усмехнулся скептически.

Всерьез Паша думал совсем о другом. Терешкова болезненно напомнила о Наташиной маме: Анна Михайловна позвонила в аккурат вчера, так внезапно, что он ее напористо не узнавал, а она едва — испуганно — не положила трубку.

— Пашенька, извини, бога ради, что беспокою... Я тебя не отвлекаю?.. Меня тут завтра кладут в больницу, в кардиоцентр... Да пустяки...

Пашенька бежал сломя голову (клиент потерял где-то карту, не получалось оформить билет, а вечером вылет) и долго ничего не мог понять. Кто? Что? Почему кладут? Анна Михайловна замялась да рассыпалась в заверениях. Павел напряженно соображал:

— Вам помочь доехать до больницы? У вас же вещи?

— Что ты! Что ты! Я возьму такси.

Тогда Паша подумал, что ей не на кого оставить собаку. Предложил. Нет, за собачкой, конечно, присмотрят соседи, как и за цветами. Может, сообщить Наташе? Нет, ей Анна Михайловна позвонила... Он так и не понял, в чем, собственно, содержание звонка к нему. Хорошо, если не слишком настойчиво выяснял. Несостоявшаяся теща путалась, мялась, конец разговора был скомкан. Паша пожелал — выздоравливать.

Потом уже, закончив бег, он начал понимать, скорее почувствовал даже, что некого Анне Михайловне предупредить перед стартом в неизвестность. “Так что если вдруг будешь звонить, не волнуйся, что никто не берет трубку”. Как будто он стал бы звонить. Наташин домашний, который выдолблен в подкорке, стал постепенно стираться, сейчас он бы шарил по телефонным кнопкам чуть дольше... чуть дольше...

Грустно.

Игорь тоже молчал, и даже удрученно, потягивая черное вино. Смотрел куда-то в угол. Там веник, отчасти утянутый в страшную паутину чулка.

Когда явился Данила, первое, что он гаркнул, это: “Ага, уже квасите!” А первое, что увидел Паша, — так это грохочущую газетную геометрию, из которой торжественно извлекли белую розу.

— На! Это тебе! — И Данила с патетикой пал на колено.

Павел стоял, не зная, как принимать эту шутку.

— Держи, держи, — усмехнулся Игорь. — Конечно не тебе. Твоей Ольге. Я когда увидел, что ты без цветов, кинул Даниле эсэмэску.

— ...И с тебя сотня.

Паша на автомате набрал воду в вазу, — тусклая стекольная империя, с похороненной игрой огней, оживала и холоднела, — и не знал, чем отвечать на эту дурь, растерялся и чуть обиделся.