Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2013)

На пляже продавали сахарную вату и жарили пончики, за жареньем которых наблюдали все. По специальному видному всем конвейеру кольца из теста подъезжали по очереди к краю конвейера и бултыхались в посудину с кипящим маслом. Проплыв в этой посудине по маслу круг, они переворачивались специальным механизмом на другую сторону, таким образом можно было видеть уже жареную сторону пончиков, а после второго круга готовые пончики вываливались в специальный лоток, откуда их доставал продавец и складывал в кульки, посыпая сверху сахарной пудрой. Вкусные были пончики на сочинском пляже в тридцатипятиградусную жару! Очередь за ними, правда, была длинная, но мы стояли, терпели, потому что привыкли стоять в очередях и терпеть.

А еще в Сочи впервые в стране стали продавать пепси-колу, потому что Новороссийский завод пиво-безалкогольных напитков купил у американцев лицензию на производство и выпуск этого напитка, а так как Новороссийск находится в том же крае, что и Сочи, то было принято решение, что лучше начать продавать пепси-колу именно в Сочи. Поэтому отдыхающие обязательно покупали себе бутылочки с пепси-колой и ходили с ними по набережным, бульварам, аллеям или улицам, показывая всем остальным, какие они модные и современные. И только старшее поколение ретроградов-консерваторов, к которому относились и три Иваныча, пепси-колу не покупало, считая, что эта смола не стоит тех денег, лучше пойти попить квасу или пива бархатного. В такие моменты я считал Иванычей деревенщиной и, гордо дефилируя перед ними с очередной бутылкой пепси-колы, думал, что мне в жизни повезло значительно больше, чем им, поскольку они свое уже практически отжили, а я еще нет.

Выполняя обязательную программу Нин Васильны, Иванычи сходили со мной в цирк и кукольный театр, которые мне не понравились. Понравилось кино, хотя я и не весь фильм помню. Показывали смешную комедию, а сидел я в кинозале у Егор Иваныча на коленях. Но так как смешно было не только всем остальным, но и мне, то я от смеха надул в штаны и на штаны Егор Иваныча, поэтому полфильма мы с ним провели в туалете (вот почему я не весь фильм запомнил). Штаны у всех были белые, потому что лето, потому что юг. Вышли мы из кинотеатра в белом и мокром, а вместе с нами два Иваныча в белом и сухом. И пошли мы у всех на виду, особенно у толстых женщин в белых халатах, стоявших вдоль нашего маршрута на определенном расстоянии друг от друга, продавая вес. Не свой, конечно, а того, кто купит, потому что рядом с ними стояли большие металлические весы, покрашенные белой масляной краской. На эти весы становились отдыхающие, предварительно купив билет на взвешивание. Женщина в белом водила туда-сюда гирьками, пока на весах не устанавливалось равновесие, после чего громко называла вес только что взвешенного отдыхающего в килограммах и граммах. Почему люди любят взвешиваться на отдыхе или в больнице, я не знаю, видимо, есть что-то общее, по крайней мере — белые халаты.

Иванычи часто искали какие-нибудь лужайки, чтобы на них неплохо посидеть, мне же в это время предоставлялась относительная свобода. И вот однажды, на одной из лужаек, пока Иванычи на ней хорошо сидели, мне повезло — я поймал кузнечика. Кузнечик был не зеленый, как обычно, а серый, но стрекотал по-настоящему, как зеленый. Я спрятал его в большую спичечную коробку, периодически поднося ее к уху и слушая, как он стрекочет. Вдруг передо мной возникло существо с двумя большими прозрачными бантами и, равномерно хлопая большими ресницами, спросило, что у меня в коробке шуршит, на что я ответил, что не шуршит, а стрекочет, потому что в коробке — кузнечик. Существо с бантами захотело непременно на кузнечика посмотреть, ради чего пришлось мне приоткрыть коробку, куда оно тут же сунуло свой нос. “Ах, — огорченно произнесло существо с бантами, — у меня никогда не было ни одного кузнечика и, видимо, никогда в жизни уже не будет!” После этого последовало несколько глубоких огорченных вздохов. “Вот если бы кто-нибудь хотя бы однажды одолжил мне такого кузнечика на денек, я была бы ему бесконечно благодарна всю жизнь, — продолжало существо с бантами, не забывая при этом глубоко вздыхать и равномерно хлопать большими ресницами, — но, видимо, этого никогда не случится”.

“Ну ладно, — подумал я, — всего ведь на денек”, — и протянул ей большую спичечную коробку с кузнечиком, и мы условились, что завтра на этом же месте в это же время девочка мне эту коробку с кузнечиком вернет. На том и расстались.

Вернувшись к Иванычам, я застал их в отличнейшем расположении духа. Иван Иваныч и Пал Иваныч вовсю подкалывали Егор Иваныча на предмет моего нового знакомства, но, узнав, что я одолжил кузнечика до завтра и что завтра в это время мы должны прийти сюда опять, Иванычи дружно рассмеялись. Нет, завтра сюда опять прийти они не возражали, но вот в том, что я получу обратно своего кузнечика, сильно сомневались, сказав мне при этом, что я этих баб еще не знаю. С их утверждениями я был категорически не согласен, но ничего им не сказал.

Конечно, правы оказались они, умудренные жизненным опытом. На следующий день банты на место встречи не пришли, несмотря на то, что я ждал очень долго, — Иванычи даже пару раз в магазин сбегать успели. Таким образом, мой кузнечик в коробке накрылся медным тазом, а я впервые узнал еще одно значение слова “динамо”, не подозревая о самом существовании этого слова.

В день отлета из Сочи я с нетерпением ждал полета. Во-первых, потому что лететь мне предстояло впервые, а во-вторых, потому что в полете я хотел всех удивить. Когда-то дядя Федя рассказал мне, как он летел в Азербайджан. Как только по проходу проходила стюардесса, неся полный поднос кисловатых леденцов “Взлетные” и предлагая их поочередно всем пассажирам, дядя Федя сразу же откладывал все свои текущие дела: “Все возьмут по одному-два, а я — по-рабочему, целую горсть — раз! — и в карман! — не раз повторял он и заканчивал: — Все остальные так удивлялись!” Вот и я тоже хотел всех удивить, специально попросившись сесть у прохода, а не у окна, о чем обычно все мечтали. Но когда я, зачерпнув с подноса стюардессы горсть “Взлетных”, победно сунул их себе в карман, никто этому не удивился. И тогда я подумал, что дядя Федя все это мне наврал: никого он горстями “Взлетных” не удивлял и ни в какой Азербайджан вовсе не летал, к тому же, как он говорил, в Азербайджане все говорят по-азербайджански, так чего же он тогда там делал, если он азербайджанского не знал, ну ладно там Украина — украинскому его бы тетя Люба научила, а тут Азербайджан какой-то — не сразу и выговоришь.

После прилета в московский аэропорт Егор Иваныч меня куда-то посадил и велел ждать, а сам с Иванычами куда-то ушел. Вдруг это, куда меня Егор Иваныч посадил, куда-то поехало, я испугался и заплакал. Водитель вагончиков (а именно в вагончике я сидел, потому что именно в него меня посадили) остановил состав, вышел, высадил меня плачущего на летное поле и уехал. Стою на летном поле и реву, а мимо самолеты проносятся. А в это время около здания аэропорта меня ждали Иванычи — они за багажом пошли, а я в вагончике к ним подъехать должен был. Да вот не подъехал. Испугались они, видимо, не увидев меня там, где я должен был быть. А после того как испугались, сразу же на летное поле выбежали — а мимо них самолеты проносятся. Но повезло им — нашли они меня, а как только нашли, то сразу в три глотки на меня и наорали — тогда я не знал, что орали на меня они от испугу, и еще больше заплакал. Но потом, когда мы миновали здание аэропорта и Иванычи зашли в магазин, они совсем успокоились, подобрели и купили мне конфет, несмотря на то, что в кармане у меня в этот момент лежала целая горсть кисловатых леденцов.