Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2013)

Эдик Фишман. Уловленный ловец

“Как они устроены, эти, по едкому замечанию философа Ш, узкоплечие и широкобедрые существа!

Я понял, понял: решение в том, что они иные.

Начать с физиологии: всё в их теле служит идее повторения, репетиции.

По попе можно судить о груди, по губам — о рисунке вагины…

Пальцы рук — это их собственные ноги в миниатюре…

Если указательный палец на ноге длиннее большого — значит, женщина властна и не обижена интеллектом.

Торчащий наружу пупок говорит о повышенной истеричности, притопленный — о сексуальной возбудимости.

Близко посаженные глаза — о том, что она предаст тебя первой.

О, тут система, система!”

Женовед Фишман знал о женщинах всё.

Раз они другие, значит, необходимо их изучать — и не будешь застигнутым врасплох.

Однажды он обзавелся толстой тетрадью и принялся вносить туда свои наблюдения.

“Ирэна, 27, лиса (путает следы — часто меняет парфюм), в кафе платит за себя сама…

Катя, 30, между белкой и собакой: хорошо тренируемые рефлексы, инстинкт служения в конфликте с чувством собственничества…

Любовь, 23, недопроявленная лошадь (возможно, впрочем, будет жирафом), расстояние от… до… невероятно увеличено…”

В детстве он шил одежды оставшимся от матери куклам, а игрушечным машинкам и оружию предпочитал конструкторы и головоломки.

Теперь он — 40-летняя кошка, делающая один шаг навстречу мужчине и знающая, что оставшееся расстояние тот преодолеет сам.

Да-да, Эдик Фишман поменял пол — это было бы скучно, но здесь важна подоплека (иначе — стала бы я о нем так долго говорить?)…

Руслан Чустов. Единственный взгляд

“Объектив должен быть субъективным” — не самое экзотическое из его умозаключений.

Смирившись с приматом визуальности над иными способами постижения мира (себя), он взял в руки камеру.

Мы не слышим, не осязаем, не обоняем — мы только смотрим.

Зрение притягивает остальные чувства — таков генеральный знак времени, в которое мы заброшены, словно ведро на длинной и не очень прочной цепи…

Общий план: он на перекрестке, он снимает прохожих, пытаясь скрыть от них направление объектива.

Крупный план: он лжет, он подбирает слова оправдания, некто заставляет его удалить изображение с матрицы фотоаппарата.

Он не любит театр: как можно выдержать трехчасовое действие на одном среднем плане?..

Он придумал фильм; идея лежала на поверхности, однако никто так и не решился до сих пор ее подобрать.

Видимо, она считалась утопией: с технической точки зрения ее воплощение стало возможным не так давно (всё дело тут в методе : Эйзенштейн и Дзига Вертов посрамлены!).

Итак.

Фильм одной-единственной точки зрения.

Героиня в своей квартире; мы видим ровно то, что видит она: не только ее “взглядом”, но — буквально — ее глазами.

На глаза падает чёлка, героиня на неё дует.

Женщины моргают в полтора раза чаще, чем мужчины.

После нескольких минут фильма регулярное смаргивание героини становится для зрителей (возможно — только для женщин; это требует проверки) таким же незаметным, как и для нее самой.

Героиня смотрит в окно, героиня пишет письмо, героиня варит кофе, героиня ждет.

Ее саму мы можем увидеть лишь в зеркале, или в стекле окна, или в передней панели микроволновки — когда ее взгляд туда случайно упадет.

Но не раньше, чем через двадцать минут после начала фильма (зрителей нужно интриговать).

Звонок в дверь: пришел герой; на плече у него болтается фотоаппарат.

Между ними происходит разговор: наконец-то мы слышим ее голос.

Герои ругаются: это их последняя встреча.

Героиня в истерике; моргание учащается, слезы наворачиваются на линзу.

Герой вынимает фотоаппарат из кофра и направляет объектив на героиню.

Она захлопывает дверь у него перед носом.

Она идет к открытому окну.

Мы видим (общий план) вышедшего из подъезда героя; мы слышим оклик героини.

Полёт — падение.

Героиня мертва; камера покидает ее зрение и воспаряет над телом.

Таков примерный сюжет, однако дело не в нем, а (повторимся) в методе.

Ибо он помогает обнаружить то, ради чего однажды родился кинематограф.

Ибо Бог — внутри головы; Он смотрит на мир нашими глазами, а вовсе не наоборот (полагать так было бы чересчур самонадеянно).

Причины

Каждый год — что-то новое.

Невиданный урожай яблок.

Обнаруженное в глубине сада около вечно запертой калитки тутовое дерево.

Новая тропинка между холмами.

Дырка в мочке (пересёк экватор? родил третьего сына?).

Любовь, не ждущая выхода.

Мысль, не требующая завершения.

Поцелуй в колено.

Прикосновение ступни к позвоночнику.

Очередной трофей для фарфорового зверинца.

Покупка роликовых коньков.

Соблазн прозы.

Кусочек сахара от Рез ы Мир-Карим и .

Смерть.

Каждый год — нечто новое.

(“А ты что видишь?”)

[1] Санджар Янышев: «Перекинуть арку от себя к себе другому». Интервью информационному агентству «Фергана.Ру» .

Жадан Сергей Викторович родился в 1974 году в г. Старобельске Луганской области, окончил Харьковский государственный педагогический университет им. Г. Сковороды, кандидат филологических наук. Поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Печатался в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Сибирские огни”, “Дружба народов” и др. В переводе на русский вышли книги: “История культуры начала столетия” (М., 2003), “Депеш мод” (СПб., 2005), “Аnarchy in the UKR” (СПб., 2008), “Красный Элвис” (СПб., 2009), “Ворошиловград” (М., 2012). Живет в Харькове.

На украинском языке произведение опубликовано в кн.: Жадан С. Вогнепальнi й ножовi (“Клуб сiмейного дозвiлля”, Харьков, 2012).

1

Их часто рисовали на старых иконах — в то время как святые занима-лись пророчествами и чудесами, они занимались экономикой. Рыбаки и каменщики, солдаты и торговцы, пастухи и безработные — библейский пролетариат, чьи фигуры всегда можно разглядеть за деяниями пророков и апостолов. Находясь чуть в стороне, делая свою, необходимую для всех ежедневную работу, они восстанавливают храмы и перегоняют стада, празднуют за длинными столами и разбойничают, идут в торжественной процессии и слушают случайно забредших проповедников. Для них, по большому счету, все эти проповеди и произносятся, ведь не будут же проповедники разговаривать друг с другом. Проповедь — дело публичное, она предполагает присутствие публики, не посвященной в кухню всех этих озарений и просветлений. Именно публика требует ответов и пророчеств, чудесных исцелений и неожиданных воскресений. Именно эти безымянные персонажи, стоящие на групповых новозаветных изображениях за спинами главных действующих лиц, и вызывают особенный интерес своей невовлеченностью и невстроенностью в предписанный порядок вещей, своей отстраненностью и недоверием к происходящему. Вероятно, это особенность всех групповых фотографий — разглядывая их, узнавая знакомых, вспоминая имена и отмечая выражения лиц, так или иначе обращаешь внимание и на неизвестных тебе людей, на тех, кто стоит в стороне, выйдя за круг и сразу став почти невидимым, почти несуществующим. Но в то же время каждый из них, из тех, кто на изображении, кто так или иначе прибился ко всей компании, оказался в нужном месте в нужное время, не может остаться полностью незамеченным, не может совсем избежать упоминания. Ведь героев обязательно надо вспоминать и называть поименно. Даже если они этого и не заслуживают.