Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2013)

Частотность цитирования вообще весьма относительный показатель: она определяется целым рядом привходящих обстоятельств — от изменчивой моды на теорию-концепцию-методологию, в которой работает автор, до личных просьб коллегам-знакомым.

Использование в производстве разработок, сделанных сотрудниками, может быть критерием только для институтов или специализаций прикладного характера. К фундаментальным исследованиям этот критерий попросту неприложим. (Другое дело, что их конечные результаты могут обладать огромной практической пользой, но и самим ученым, и их современникам перспективы ясны далеко не всегда; знаменитый пример с Майклом Фарадеем, предположившим, что электрическая энергия вряд ли понадобится промышленности, зато может применяться в разных развлекательных кунштюках, отнюдь не уникален.) Тем более этой меркой нельзя оценивать гуманитарное знание.

Трудоустройство выпускников зависит во многом от их стартовых позиций, от принадлежности к той или иной социальной среде: среднестатистический выпускник Гарварда или Принстона, изначально принадлежащий к весьма обеспеченной и влиятельной социальной страте, естественно, будет иметь преимущества.

Процент иностранцев среди студентов, конечно, свидетельствует о репутации института в глобальном образовательном пространстве, но никак не соотносится с качеством образования. Во-первых, высокое число иностранных студентов возможно лишь в случае, если обучение ведется на хорошо знакомом им, интернациональном языке. Таковым в современном мире является английский, а не, например, немецкий или французский и тем более не родной язык Пушкина и Льва Толстого. Доминирование же английского языка обусловлено прежде всего политическим и экономическим влиянием США. Во-вторых, в гуманитарных дисциплинах, изучающих русскую культуру и историю, процент иностранных студиозусов не может быть высоким по определению. Русский язык в современном мире не принадлежит к числу наиболее распространенных и авторитетных, а желающих знакомиться с памятниками русской изящной словесности в оригинале и раньше, и сейчас было не очень много. В-третьих, обыкновенно студент решается покинуть родные пенаты и обречь себя на жизнь чужестранца, только если для него приемлемы условия новой среды, ее быт и нравы. Притягательность нового места обитания определяется уровнем цивилизованности. Современная же Россия, оставаясь страной культурной , страной цивилизованной не является. Всякий, кто непредвзято взглянет хотя бы на российскую манеру автомобильной езды (впрочем, как и на поведение едва ли не большинства пешеходов), не сможет упрекнуть меня в очернительстве. А так называемых патриотов, может статься, разуверит сравнение оксфордского и российского (в том числе столичного) студенческого общежития. Или — эксперимент гастрономический — московского и стэнфордского студенческого кафе. Или, наконец, — опыт обонятельный — сравнение отхожего места едва ли не в любом российском университете с туалетом, допустим, в Сеульском национальном университете. (Называю только те иностранные университеты, в которых довелось побывать.) Впрочем, о чем тут говорить, если, например, в лекционных и семинарских аудиториях корпусов советской постройки, принадлежащих МГУ — не самому бедному и не худшему с точки зрения комфорта университету, — нет кондиционеров, окна на зиму нередко забивают гвоздями (ручки сломаны-с!..), половина лифтов отключена из экономии, а в вечернее время коридоры и лестницы из той же экономии погружаются в морочную сине-серую полумглу. Как в морге. О ксенофобии, скинхедах и проч. умолчим. Все это, может быть, и говорит, даже вопиет, о наших бедах и язвах. Но к уровню образования прямого отношения не имеет.

Иностранные студенты в российских институтах учатся, но их присутствие далеко не всегда свидетельствует о качестве образования в учебном заведении: нередко российский институт выбирается по причине относительно низкой стоимости обучения.

Количество иностранных профессоров — тоже критерий, который хромает. Для гуманитарных дисциплин, изучающих национальную историю и культуру, оно, например, никогда не может быть показательным. Зато является показателем финансовой состоятельности университета. Российские институты в большинстве своем предложить соблазнительные контракты иностранным преподавателям не могут. За границей иностранный специалист обычно преподает на английском. В российских условиях такой вариант не всегда приемлем. Не потому, что студенты плохо знают английский. Большая часть как раз знает, и очень неплохо. А потому, что традиция преподавания на иностранных языках в России не укоренена. Повторяться по поводу комфорта и дискомфорта как обстоятельств, способствующих работе за рубежом или от нее отвращающих, не буду.

Пропорция между количеством преподавателей и студентов имеет значение. Чем меньше учебные группы, тем лучше проходит обучение. Да и лекции лучше читать не перед оравой в несколько сотен, а перед аудиторией, состоящей из нескольких десятков слушателей: лучше психологический контакт, возможны элементы диалога. Но бездушные числа, как известно, пригодны лишь для низкой жизни. Ни об уровне лектора, ни об уровне аудитории, о ее расположенности к знаниям они не скажут ничего.

Международные рейтинги стригут все институты под одну гребенку, игнорируя своеобразие разных образовательных моделей. Таких моделей две. "У истоков современного университетского образования лежат две противоположные тенденции: одна — нацеленность на получение и тиражирование знаний; другая — стремление получить практическую высококлассную подготовку. Эти две тенденции дали начало двум основным теориям университетского образования: теории либерального и теории утилитарного образования. Сторонники либерального образования считали, что оно должно быть нацелено на потребности отдельной личности, а не общества в целом. Их противники утилитаристы, прежде всего, подчеркивали полезность образования для общества. Согласно их точке зрения система образования должна <���…> решать насущные социальные проблемы".В первом случае цель образования — поиск истины, во втором — получение прагматической "прогрессивной" подготовки [15] . (В России последних десятилетий XIX века две модели нашли воплощение в среднем образовании — в классических гимназиях и в реальных училищах.) Первое направление — Гумбольдтовское, второе — Ньюменовское. В немецкой и — несколько иначе — в британской традициях главным стало получение фундаментальных научных знаний, немецкое образование было предназначено прежде всего готовить ученых, французское — государственных деятелей, американское — специалистов в развивающихся отраслях [16] . Именно немецкая университетская (гумбольдтовская) модель, хотя и в существенно трансформированном в интересах подготовки чиновничества виде [17] , была положена в основу отечественного высшего образования в XIX веке. "Как известно, в Новое время в Европе существовало два типа университетов: университет как автономная ученая корпорация (более архаический, сформированный еще Средневековьем) и университет как государственное образовательное учреждение, ставящее прежде всего утилитарные цели подготовки образованных чиновников, учителей, медиков. <���…> Московский университет сформировался как сочетание этих двух принципов" [18] .