Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

— О! Так у вас и ржавый металл, наверное, имеется? А то зубы не могу себе вставить, — встрепенулась Рая, блестя выпуклыми «шнифтами» (глазами).

— Да не так чтобы. Нашли с Шуриком шматок, эдак килограмма на три, но еще не пилили, — продолжал я «гнать пургу». — Послезавтра и поговорим об этом. У тебя сколько? Открой пасть. Только восемь ржавых зубов. Обещаю, Раечка, через неделю у тебя все шестьдесят зубов будут золотые.

— Ты что, Юра. Всего-то у человека тридцать два зуба бывает, — засмеялась Рая.

— Так мы тебе в два ряда поставим, будет как у акулы, — ответил я. — И не только зубы. Правильно я, Шурик, говорю? Прямую кишку и «чесалку» тоже можем поставить.

Теперь уже втроем мы рассмеялись.

— Но раз так, — сказала Рая и крикнула: — Люся, подь сюда.

Официантка подошла, Рая ей что-то сказала, и та удалилась. Вскорости Люся пришла, сверху показала нам столик в зале.

— Официантку Надя звать, вон она беленькая с «химией» на голове.

Мы спустились в зал, подошли к Наде.

— Надя, — обратился к молоденькой официантке, — а вот и мы. Ты что, дядю Юру не узнаешь?

— А?.. Это вам Люся столик заказывала?

— Нам, нам, детка. Хороша стала, хороша. А помню, еще девчонкой с хвостиками, через скакалку все прыгала. Волосенки светлые, ножки тонкие, прыг-скок, прыг-скок. А теперь какова стала! Ты, Шурик, только посмотри, до чего девочка допрыгалась. Надя, а это товарищ мой. Хочу вас познакомить. Смотри, какой красавец перед тобой. Александр, и почти Македонский, — шутил я.

Витьку, видимо, девушка в самом деле понравилась, и похвала пошла по масти. Он стоял, улыбался, только челюсть у него висела, как у гиббона.

— Проходите, пожалуйста, проходите за столик, — улыбнувшись, сказала Надя и повела нас к столику, который находился почти у сцены.

Мы сели, Надя протянула мне меню.

— Я сейчас подойду. — И отошла.

— Удивляюсь, Дима, я на тебя, — сказал Витек. — Ты ведешь себя здесь, будто из этого ресторана всю жизнь не вылазил.

— Все правильно, Витек. Я и родился здесь, вон под тем столиком. Только запомни крепко-накрепко: сегодня я здесь Юра, а ты — Шурик. Саша с «Уралмаша». Понял? А я работаю на будущее. Дело нам серьезное предстоит. Потом будет разбираловка. Менты всех официанток начнут «дергать». Начнут искать Юру и Шуру, а мы будем уже далеко-далеко, где кочуют туманы.

— Но морды наши могут запомнить.

— Все натурально, Шурик. Мы для них почти все на одну морду, как кирпичи на конвейере. У них работа такая.

Подошла Надя, мы заказали бутылку коньяку, отбивные и прочую закуску.

— И еще, Надя, один заказ прими, — сказал я официантке. — Никого больше за наш столик не сажай, а посему будет тебе двойная плата от нас. Мы не хотим, чтобы комсомолка, ударница общепита и красавица притом несла из-за наших прихотей убытки.

Вся эта канитель прошла довольно быстро. Еще не было восьми часов, а мы уже ощутили во рту привкус армянского коньяка. Я поглядывал в правый дальний угол зала. Столик был свободен, «клиента» не было. Прошло с полчаса — то же самое. Что-то «масть не канает» (дело не движется), подумал я. Один Скула вел себя невозмутимо, о чем-то болтал со своей дамочкой, смеялся, в вихре фокстрота таскал ее по паркету, как сиамский кот комнатную кошечку.

Выходила на сцену пышнотелая певица, в годах уже, исполнила несколько цыганских песен: «Очи черные», «Спрячь за высоким забором девчонку», несколько современных песен, но и те у нее канали на цыганский манер.

В ресторан вошли двое мужчин. Я насторожился. Один мужчина был лет сорока пяти — пятидесяти, не столько плотный, сколько обрюзгший. Другой — лет двадцати пяти, среднего роста и атлетического сложения. Если это они, подумал я, Витьку нелегко придется. Тотчас из-за своего столика поднялся Скула, направился к эстраде, дал музыкантам деньги, заказал танго. Возвращаясь назад, он «нечаянно» ногой задел ножку кресла, на котором я сидел. Стал расшаркиваться, извиняться, шепнул:

— «Клиенты» на месте.

— Все, Шурик, готовность номер один. Клиенты прибыли, присмотрись внимательно к «опричнику», — сказал я Витьку.

Мы выпивали понемногу, беседовали, краем глаза поглядывали за «клиентами». Играл эстрадный оркестр, певица с надрывом исполняла песню китайских диверсантов: «Лица желтые над городом кружатся». По крайней мере, под таким названием я исполнял эту песню в зоне под гитару. Веселье в ресторане было в полном разгаре, публика дергалась и корячилась на небольшом пятачке и между столиками.

Вдруг я почувствовал, как на мои плечи опустились чьи-то руки, я замер, а голос над ухом произнес:

— Дим Димыч, привет из Хабаровского края.

Я резко обернулся, за моей спиной стоял Ваня Чурбан, вор-рецидивист, товарищ мой по Хабаровской зоне. Я приподнялся в кресле, одной рукой обнял его за шею, привлек к себе, сказал:

— Ваня, привет, старина. Рад тебя видеть на свободе. Слушай сюда внимательно: теперь я «орел» (осужденный, находящийся в бегах), одного змея сейчас буду делать начисто, «сыпь» (уходи) и больше не подходи. Найдешь меня в Баку, ты мне очень нужен, спросишь у маханши в «Голубом Дунае».

Чурбан повернулся и пошел прочь. Все произошло так быстро, что даже Витек, несмотря на его наблюдательность, ничего не понял, спросил:

— А этому торчку что надо? Может, пойти вырубить его на всякий случай?

— Не надо, Шурик. Обознался мужик, думал, я Вася с «Ростсельмаша».

Санчес поднялся из-за стола, подошел к музыкантам, заказал «Ехали на тройке с бубенцами».

Часов в десять я подозвал Надю, заказал еще бутылку армянского. А когда она принесла, я протянул ей полторы сотни, сказал:

— Сдачи не надо. Мы еще не уходим, но может случиться, что нас вызовут на переговоры по междугородке, мы здесь, в триста пятнадцатом номере.

Примерно через полчаса Санчес поднялся и направился к выходу. Я налил два полных фужера коньяку.

— Выпьем, Шурик, за удачу. С Богом!

Выпили, Витек поднялся и тоже пошел на выход. Я чуть выждал, поправил под столом револьвер, поднялся и, пошатываясь, с понтом пошел между столиками и танцующими парами в дальний угол ресторана. Не доходя одного столика, я сделал улыбку до ушей и направился прямо на Бормана. Он не то чтобы растерялся, а как-то удивленно посмотрел на меня.

— Вася, привет, Васек, ты что, не узнаешь Колю? Забыл, как нам в Кремле Косыгин-Топтыгин «героев соцтруда» вручал, али мы с тобой не заслужили, лес валя и уголь молотя, — сказал я, левой рукой крепко обнял лжегероя за шею и смачно поцеловал в обрюзгшую щеку.

Борман брезгливо пытался освободиться из моих объятий и что-то объяснить:

— Извините, молодой человек, вы с кем-то меня перепутали.

Правой рукой из-за пояса я вытащил револьвер, подтащил его к груди Бормана и в упор выстрелил. В громе музыки выстрел раздался легким щелчком. Тело Бормана судорожно дернулось и обмякло. Продолжая обнимать его, я вернул револьвер на исходную позицию. Освободившейся правой рукой нащупал в правом внутреннем «чердаке» толстую «кожу с бабками», вытащил и сунул себе в левый внутренний. Подумал, теперь она ему все равно не понадобится.