Габриэль Витткоп - Убийство по-венециански

Вот на сцене в одиночестве появляется Альвизе Ланци, одетый в домашний халат в индийском стиле. Плешь он повязал шейным платком. Он кашляет, рыгает и ворчит. Он склоняется над книгой, название которой мы никогда не узнаем, так как поблизости нет ни одного зеркала, чтобы дать нам хотя бы обратное, как Код да Винчи, отображение текста. Перед ним стол - развороченный микрокосм, хаос книг, разрозненных страниц, закладок, эротических бронз, писем, печаток, буссолей, подозрительных следов, заметок, черновых набросков, карандашей, медалей, львиных голов и носовых платков. Оранжевый свет катаклизма довлеет над сценой.

Среди этих вещей Альвизе ощущает себя менее уязвимым, менее подверженным угрозе. Нужно, однако, остеречься, чтобы никто не узнал, какой заказ он сделал недавно книготорговцу Дзампони. Возможно, стоило бы обзавестись дубовым шкафом с надежным запором. Он даже задумывается, не отгородить ли ему всю комнату дверью с толстыми засовами, но это было бы уже провокацией. К тому же, разве он часто не терял ключи? Абсолютно все свои ключи?.. Он смотрит на руки, будто надеясь прочесть там ответ.

Альвизе прогуливается по лабиринту своей библиотеки, подобной городу, планете. Он движется по его извивам, как плод по материнскому чреву. За окном пролетает чайка, и он ей завидует. Чайка садится на бриколу [89] Брикола - скрепленные вместе сваи (как правило, три), обозначающие судовые ходы в венецианской лагуне , и Альвизе, проследив взглядом за птицей, размышляет, насколько она одинока. Он вспоминает о неком путешествии. Вспоминает об одном неожиданном событии, случившемся в детстве. Вспоминает о первом браке и остальных своих женах. Вспоминает руку, скрюченную, словно лапа гарпии. Он вспоминает помолвки и похороны. Вычисляет примерную долготу человеческой жизни. Прикидывает, какую брешь сможет заткнуть, продав свой загородный дом. Он знает, что ошибается - Знает, что всегда ошибается. В исторических трудах ошибаются короли, в рассказах о путешествиях - мореплаватели. Делегировать банкротство. Делегировать биографию. Чайка внезапно взлетает, и Альвизе проводит рукой по глазам. Он хотел бы жить в других краях, на другом континенте.

Когда они случайно встречаются на улице, Марчия бросает на него презрительный взгляд, а он отводит грустные глаза. Все в тягость в этом городе, который в преддверии скорой кончины изо всех сил старается все продлить и иногда даже в этом преуспевает.

Указательным пальцем она чертит фигуры в лужице вина на столе. Она покатывается со смеху. Он тоже хохочет во все горло, щедро наливает себе еще Альфабето и залпом осушает стакан. Оба пьяны. Оба играют в одном и том же театре, где он исполняет роли иннаморати [90] Любовников (ит.) . Он рассказывает, что видел, как Трапасси вошел в угловой шкаф - известно, что это значит. Трапасси якобы даже сам ему в этом признался. Он многое знает о Трапасси, с которым частенько сталкивается. Она говорит, что импресарио из Трапасси никудышный. Он отвечает, что доносчик из него не лучше. Она хохочет как безумная. Надо ведь как-то устраиваться в жизни, правда ведь?.. Надо изыскивать уловки. Какие, например?.. Ну, например, как Баттиста Перетти, упокой Господь его душу. Кто не рискует, тот ничего и не получит. Страшно, конечно, что попадешься, но э!.. Они стучат стаканами по столу. Слегка рыгают. Смеются. Заказывают еще Альфабето. Черт!.. Ку-ку!.. Ах да, Баттиста Перетти, вот уж плут. Она ведь приводила к нему простаков, иностранцев, которые хотели увидеть и услышать, как он вызывает мертвых. То была лучшая ее роль, когда она в белом покрывале - каково, а? - появлялась из-за занавеса...

Она внезапно умолкает и невразумительно-дружески поминает в мыслях Баттиста Перетти. Родом он был из Турина и в громадном, пошло-желтом здании Мизерикордия [91] Скуола Нуова-делла-Мизерикордия - огромное здание в Венеции, строительство которого, начатое в XVI веке, так и не было завершено занимал каморку, в которой царила прямо-таки ледяная сырость.

Прежде чем она показывалась в наряде привидения, он поил клиентов вином, настоянным на травах. Лучшая одежда, кошелек, часы и пуговицы из драгоценных камней исчезали не без помощи этих колдовских чар. Жертвы обмана держали рот на замке из страха выдать самих себя. Жилище старика отыскать иностранцы не могли. Ей же, не столь защищенной, приходилось остерегаться. Однажды, при выходе из театра, ее сильно избили палками. Он отвечает, что подобные незадачи с ним тоже иной раз случались. Она понимающе качает головой: да, Перетти, впрочем, и вправду умел вызывать мертвых, выманивать их словами. Он говорил, что научился этому в столице магии Турине. Что значит нет?.. Дадада!.. Она сама ужасно боялась, даже думала, что уже очутилась на том свете. Мертвецы? Они разговаривали обычными голосами, скверно пахли могилой и еще говорили всякие непонятные вещи. Однажды огненная женщина начертила на стене какие-то знаки, говорит она, выводя спирали в разлитом вине. Перетти нужна была помощница, чтобы держать свечи, подавать зеркало. За это он давал ей эликсиры, чтобы нравиться мужчинам... Он наклоняется над столом и выглядит совершенно протрезвевшим:

- Весьма неосторожно с Вашей стороны рассказывать такие вещи...

- Как?.. Вы же сами тоже рассказывали...

- О себе я ничего не говорил, только о Трапасси. Советую Вам поостеречься, только и всего. Слуга покорный.

...слышал, как он заказывал дурные французские книги у Дзампони, где также приобрел старую тосканскую книжечку, чье заглавие я не разглядел, но походила она на кулинарное пособие. Поскольку у меня совершенно нет времени с полудня до вечера читать вслух его матери, она наняла племянницу Дзампони, которую, следовательно, тоже надо будет...

В уборной стоит сильный запах мускуса, пота и пыли. Подняв очень белую, но пятнистую, как индюшачье яйцо, руку, Луиза Кальмо открывает взгляду лохматую подмышку цвета запекшейся крови - руно, похожее, как можно догадаться, на то, другое. Невыносимый удар гонга отдается во всем теле, вибрирует, вибрирует, вибрирует в венах гениталий.

Брошенные в угол туфли похожи на мертвых крыс, что валяются на углу улиц тут и там. Туфли без задников с носками цвета то ли утренней зари, то ли резеды, облезлый бархат, тусклая пряжка и рваный сафьян криво стоптанного каблука, лоск заношенной ткани, просоленная потом кожа, перекошенные бока и дряблые оплывы.

Она говорит, что бродячий комедиант будет представлять в балагане панораму Мондо Нуово и ей хочется пойти посмотреть. Она говорит, что хочет пить. Она говорит, что желает сменить чулки, и, задрав верхнюю и нижнюю юбки, демонстрирует худую ногу, в оболочке блестящего шелка похожую на мрамор. Шелк, пот, мятый батист, рыжее руно.