Софи Бассиньяк - Освещенные аквариумы

Ее взгляд все так же скользил вдоль фасадов. Окна в квартире нового соседа светились, но отсюда, от Ишиды, был виден только потолок. Поразительно, до чего тихо вел себя этот человек. Побаивался соседей? Вообще не бывал дома? Клер терялась в догадках. Квартира Блюаров, расположенная под ней, сияла огнями, как терминал аэропорта. Люстры и торшеры позволяли в мельчайших подробностях рассмотреть буржуазный интерьер жилья: светлые, даже на вид жесткие — в соответствии с современной дизайнерской модой — диваны, старинные безделушки, абстрактные картины, светильники прямолинейной формы. И ни намека на присутствие Люси, подумала Клер. Это место создано не для ребенка, а для того, чтобы подчеркивать безупречность длинных ног Луизы. Сейчас она разложила их на шелковой подушке, словно бесценное сокровище. Дьявольски похожая на Дельфину Сейриг, она сидела, запустив пальцы в свои венецианские кудри, и лениво попивала шампанское, старательно изображая крайнюю степень скуки. Антуан что-то горячо рассказывал, рубя руками воздух. Спинами к окну стояли гости.

Ишида вырвал Клер из просмотра этого немого кино, спросив, видела ли она уже нового соседа.

— Да, — вздохнув, ответила Клер.

— И что вы о нем думаете?

— Даже не знаю, что вам сказать. Пока мне хочется побольше о нем разузнать. На данный момент я практически уверена, что он не представляет собой ничего интересного.

— Он вам сильно досаждает? — спросил Ишида.

— Совсем не досаждает. А больше мне от него ничего и не надо. — Она замолчала, проглотила кусочек тэмпуры [10] Тэмпура — блюдо японской национальной кухни: обжаренные во фритюре ломтики рыбы, морепродуктов и овощей. и добавила: — Лицо красивое, это верно, но в наши дни красота — пустой звук.

— Да ну? — с сомнением хмыкнул Ишида.

— От этого типа так и веет скукой. Воняет — хуже, чем потом. — Она засмеялась, хотя он оставался серьезен. — На свете очень мало людей, способных меня удивить, — заключила она, словно ставя финальную точку. И почувствовала, что тонет, — как в те вечера, когда он спокойно смотрел на нее, барахтавшуюся в потоке противоречий.

На сей раз он соизволил протянуть ей спасительную палку:

— Как-то вы говорили, что, по вашему мнению, интересными нас делают другие люди.

Клер перевела дух — к ней вернулась способность нормально дышать.

— Да, — проговорила она, — я думаю, есть люди, которые одним фактом своего присутствия, своей способностью слушать других заставляют нас выделывать всякие пируэты. Мы разливаемся соловьем и сами поражаемся силе своего красноречия. Это как в спорте. Если перед вами бежит более быстрый соперник, вы тоже бежите быстрей. А в обратном случае… — Она бросила взгляд на окно Луизы. — А в обратном случае это не жизнь, а дремота. Между нами говоря, стоит ли стараться поразить дурака?

Она произнесла это с дрожью в голосе. Своим высокомерием она и так разогнала от себя почти всех друзей. Осталась пара-тройка — тех, кто терпел ее выходки потому, что не считал себя их мишенью. Но Ишида, думала она, непроницаем для ее сарказма.

— Кроме того, можно — сознательно или неосознанно — повести разговор так, чтобы собеседник не сказал ничего личного. Это своего рода тирания, заставляющая его держаться на расстоянии.

— Это вы обо мне? — с ноткой беспокойства в голосе спросила она.

— Я просто продолжаю вашу мысль. — Сказав это, Ишида поднялся и исчез на кухне, унося с собой несколько опустевших горшочков.

Клер, засмеявшись, крикнула ему вслед:

— Не мне учить вас официальному этикету!

Он ничего не ответил. Но она не волновалась. В этот вечер она испытывала абсолютное доверие к Ишиде — и к себе самой.

Воспользовавшись его отсутствием, она вернулась к подглядыванию в окна. Гостиная Блюаров опустела; гости и хозяева перешли в столовую. Свет у верхнего соседа погас. Клер чувствовала благодарность к этому человеку за то, что он, даже не подозревая, как мог ей навредить, оставил ее в покое. Вернулся Ишида и уселся напротив Клер, гибкий и проворный, как мальчик.

— Над чем вы сейчас работаете? — спросил он.

— О, одна специальная книга. Об остеохондрозе.

— Как поживает ваш издатель? — продолжал расспрашивать японец.

Клер успела настолько подробно описать ему Леграна, что казалось вполне нормальным, что Ишида интересуется, как у него дела.

— Да так себе. Слишком много времени тратит, глазея на голубей. Выглядит паршиво и сказал, что собирается меня уволить. — Ишида вытаращил глаза, но Клер его успокоила: — Он грозит мне увольнением примерно раз в полгода. Я его раздражаю. — Она налила в синюю фарфоровую чашку немного горячего чаю. — Мне стало известно, что у него нелады с женой. Слышала, что он собирается разводиться, но не верю. Слишком много сложностей, слишком много общих интересов… Я ее несколько раз встречала на вечеринках. Как говорится, красивая женщина. Тощая, стервозная, шикарная. Типичная модель с улицы Бак или Университетской. Она меня возненавидела с первого взгляда. Мы принадлежим к разным мирам. Моя вялая экзотика ее не воодушевляет — недостаточно эстетики. К тому же мне всегда будет на двадцать лет меньше, чем ей! Честное слово, иногда мне кажется, что она ненавидит меня с такой силой, что чуть не плачет, стоит ей меня увидеть. Легран жутко в нее влюблен. Они — одного поля ягоды, настоящие соратники по оружию. Но она его прикончит, если и дальше будет выдвигать к нему требования, более разумные для молоденькой девушки.

Она в упор посмотрела на Ишиду. Ей немного надоело говорить одной.

— В традиционной Японии, при императорском дворе, — начал тот, — запрещалось стареть. Взгляните на гравюры. Проходят века, бежит время, но лица и наряды не меняются. Мои предки обладали таким развитым чувством красоты, разрушаемой временем, что всегда изображали пожилых людей в карикатурном виде безобразных стариков.

— Если не двигаться, время останавливается. — Клер произнесла это с напускным безразличием, в которое Ишида не поверил ни на секунду.

— Это химера, и вам это прекрасно известно. Постоянство, как мы называем это в Японии, — всего лишь идея, не более того. Мы живем и умираем, как все прочие люди. Мы еще дети, — добавил он, и в его голосе прозвучала непривычная дрожь.

— Дети-вундеркинды! — уточнила Клер.

И, словно делясь друг с другом опытом осознания времени, они надолго замерли, сидя по-турецки лицом к лицу и уставив взоры на дно чайных чашек. Наблюдай за ними в эту минуту кто-нибудь из жильцов дома, он был бы поражен неподвижностью Клер и Ишиды — двух темных фигур, омываемых звездным светом на черном фоне фасада.

Она вернулась к себе поздно, сразу легла спать, поднялась рано утром, не помня, что ей снилось, и села завтракать с газетой, не открывая окна. Вот уже несколько дней она придерживалась жесткого графика работы, не оставлявшего места для неожиданностей. Организованная, сосредоточенная, деятельная — вот какой она стала. Казалось, даже небо, неизменно голубое, сообщало ей малую толику того постоянства, о котором накануне рассуждал Ишида.