Софи Бассиньяк - Освещенные аквариумы

— Росетти! — Она крикнула так громко, что связка ключей выпала из рук мадам Куртуа и со звоном упала на низкий столик.

— Что вы так кричите? — выдохнула старушка, сжимая руками свое птичье горлышко.

— Извините. У меня такое впечатление, что Луиза Блюар закрутила с новым соседом, — сказала Клер, убежденная, что пресной жизни мадам Куртуа не повредит немножко перца.

Та бросилась к окну, дрожа от любопытства.

— А где же муж?

— В Бельгии.

— Да ну? — ахнула мадам Куртуа. — Вы любите овощной суп?

— Очень, — отозвалась Клер. — К сожалению, сегодня я приглашена на ужин, но вот в следующий раз…

Она деликатно прикоснулась к плечику мадам Куртуа, выражая этим жестом то, что невозможно выразить словами.

— С кем же? С вашим возлюбленным? Массажистом? Который приезжает за вами на мотоцикле?

— Очень может быть… — заговорщически подмигнула ей Клер.

Что ж, жить старушке осталось не так долго, почему бы не дать ей возможность удовлетворить любопытство? Тут Клер заметала, что в окнах у месье Лебовица нет света.

— А что, дочка месье Лебовица уже приехала? — спросила она.

— Нет, по-моему, — ответила мадам Куртуа и отвернулась, вспомнив про очередное неотложное дело.

Клер громко попрощалась со старухиной удаляющейся спиной, но ее «До свидания!», заглушаемое ворчанием скороварки, затерялось в лабиринтах сумеречного сознания соседки.

В метро Клер пришла к окончательному выводу, что ей «повсюду мерещатся шпионы» и что «тип, сидящий вон там, вполне мог бы сниматься в кино, настолько у него подозрительный вид». Но Росетти в квартире Луизы! Это подумать только! Ее посетило отвратительное ощущение обложенного со всех сторон зверя: Росетти теперь был повсюду, и этажом ниже, и этажом выше, как будто они представляли собой сандвич, в котором ему досталась роль хлеба. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза, стараясь изгнать чувство клаустрофобии. Какая она все же молодец, что додумалась поехать ночевать к Дитриху. Она отделалась от соглядатая еще до того, как он начнет ее искать.

— Я поведу тебя в японский ресторан, — объявил Дитрих, запирая дверь кабинета.

— Да что ты? Ты ведь вроде не любишь сырую рыбу?

— Решил попробовать. — Дитриху удалось удивить Клер, которую в принципе трудно было хоть чем-нибудь пронять, и он не скрывал довольства.

— Уж не потому ли, что я тебе рассказывала про своего соседа-японца? — рискнула предположить Клер.

Дитрих понуро склонил голову, проглотив обиду смиренно, как святой.

— Прости, — поспешила извиниться Клер. Увидев в витрине отражение сгорбленной фигуры Дитриха, она расстроилась. — Правда, прости. Я сегодня сама не своя. Ты мне не дашь на минутку мобильник?

— Пора и тебе жить в ногу со временем, — ответил он, вынимая из кармана телефон.

Она набрала номер месье Лебовица, но трубку никто не снимал.

— Я просто сама не своя, — повторила она еще раз.

Ресторан поразил ее своей роскошью. Черный лак, дизайнерская посуда и фотографии в стиле постмодернизма в кроваво-красных тонах. Если не считать молодой японской пары за несколько столиков от них, в ресторане они оказались единственными посетителями. Обслужили их очень быстро. Они заказали суши и теплое саке.

— Что-то вид у них не больно-то веселый, — кивнул Дитрих в сторону японской парочки. Саке он нашел «приятственным».

— В Японии любовь проявляет себя в противостоянии.

Клер понравилось, как прозвучала эта фраза. Интересно, она сама ее придумала или вычитала где-то? Она не помнила.

— То есть? — не понял Дитрих, не подозревая, что открыл ящик Пандоры.

— То есть любовь там не относится к числу главных вещей. Ты можешь жить с кем-то, кого ты ценишь, родить с ним детей и даже быть счастливым, но без всякой любви.

Она особенно подчеркнула это «не видно». И не смогла не заметить, что Дитрих ее почти не слушает. Он смотрел на нее и улыбался. Но она терпеть не могла останавливаться на полдороге и продолжила, твердо вознамерившись договорить до конца:

— Потом ты можешь задаться вопросом: существует ли то, что спрятано? Это хороший вопрос, особенно в нашем кошмарном обществе, где все на виду, где все хватают друг друга за все места.

Он притворно ужаснулся и тихо, как будто по секрету, добавил:

— Я как раз тем и занимаюсь, что целый день хватаю людей за разные места.

Она воздела очи горе:

— Прекрати. Я же не об этом. Конечно, можно прикасаться к людям. Немножко. Но я хочу сказать совсем другое. Нам кажется, что мы перестаем существовать, если никто на нас не смотрит.

Она повернулась к японской паре. Они сидели, не обращая ни малейшего внимания на окружающее. Женщина поклевывала что-то из своей тарелки, орудуя черными палочками, мужчина курил. На запястье у него поблескивали модерновые часы, высвечивая какой-то фантастический час.

— Смотри, у него часы показывают японское время. Он привез свое время с собой.

— Тебе это кажется забавным? — спросил Дитрих, которого Клер порой завораживала.

— Ну да. Знаешь, некоторые идеи могут быть совершенно потрясающими. — Она нежно посмотрела на него и шепнула: — Довожу до твоего сведения, что ты горбишься.

Он немедленно выпрямил спину.

— Тяжкое оскорбление для мануального терапевта! — покраснев, провозгласил он, счастливый и уже слегка пьяный.

Им принесли вторую бутылку саке. Японцы встали, собираясь уходить. Клер попрощалась с ними, изобразив поклон, очевидно удавшийся, потому что они с благодарностью ответили тем же. На пороге они едва не столкнулись с бродячим торговцем.

Тот быстро окинул взглядом ресторан и поспешил к столику, за которым сидели Клер и Дитрих. Он продавал «кольца настроения», менявшие окраску в зависимости от состояния души примерившего их человека. Дитрих выбрал одно и надел его на палец Клер.

— Прекрати! — воскликнула Клер, которую неприятно кольнул и этот символический жест, и дурацкая улыбка ее друга. Сама она еще недостаточно напилась, чтобы махнуть рукой на пошлость происходящего.

Дитрих заплатил, и продавец протянул ему листок бумаги с инструкцией по использованию «волшебного кольца», написанной на английском языке. Они оба не сводили глаз с кольца, которое из бледно-голубого постепенно становилось темно-синим.

— Значит, темно-синий? Это dark blue, да? — обратился он к Клер, которая, кажется, наконец-то вступила вслед за ним в параллельный мир хмеля.

— Oh yes! Dark blue, — подтвердила она, подзывая официанта, застывшего в глубине зала.

— « You are relaxed and at ease» [23] Вы расслабленно спокойны (англ.). , — вот что тут написано.

— Теперь ты, — приказала Клер и нацепила безделушку ему на мизинец.

Из синего кольцо стало коричневатым, а затем оранжевым. Клер взяла из рук Дитриха листок с инструкцией.