Валерий Пудов - Приключения Трупа

— Прежде или теперь?

Из-за неточной почты не желали потерь.

И вот следом — письмо:

«Пообедал. Любим. От забот отдыхаю. Весной — красным-красно. Люди — перегной и дым. Но одна — нежна. Хата — с краю. Опять нужна доплата. Ерунда. Будем помирать — тогда и горевать».

Подсчитали сроки строже — и не рады: телеграмму и драму отправляли позже. От мороки зашептали по углам:

— Правды — ни там, ни там.

— По миру нам, бедноте, без пути пройти присудят в награду за килограмм усилий.

— Померли те люди, что правду любили!

Затем — еще одно письмо:

«Всем, всем, всем. Люблю горячо. Загораю у огня. Ай-лю-лю бедламу. Разъясняю телеграмму. С краю немножко — оплошка. Хоронить не меня, а монету. А нету — кошелька. А нить — от трусов. Коротка была. Хвала, здоров.»

Закричали:

— Здрасьте! Вот-те раз! А вздыхали о живоглоте!

— Без морали дикобраз!

И от счастья отозвали заказ на букет, портрет и раму.

И вдруг — телеграмма:

«Проклятый головорез исчез без оплаты услуг. Обратиться в больницу. Друг.»

А за ней — иная, переводная, доплатная, из-за границы, но страшней:

«Погиб героем, без боя, в походе, от своего. Ушиб или в роде того. Без валюты — круто».

А прямо за той, ужасной, очередная:

«Одна телеграмма вручена не туда».

А какая, не ясно.

Беда!

А куда она адресована? Кому уготована? И почему возвращена?

Из пыли стена!

— Ну и ну! Происки! — завыли на луну — все.

И засудачили о незадаче, о себе и о судьбе покойника.

И — ну крутиться, как спицы в колесе!

И — ну на поиски полковника!

Искать труп — не суп хлебать: невпроворот кладь.

Мертвый предмет мордой привет не передает — гордый!

А вот живое хватать — что мочало мять: на такое никто — не твердый!

И оттого сначала предположили, что пропавший — удал и в силе, здоров, но удрал подальше от врагов.

И опросили — его друзей.

Но получили от них — рой дурных вестей.

Один пробурчал, что кретин не умрет без прикола.

Другой протрубил, что тот дебил полон идей и если пропадет, то из мести уведет за собой города и села.

Третий заметил, что сущий урод — всегда веселый, но идущий по следам мед не пьет, а везет по усам.

Четвертый изрек, что мертвый он будет опасней живого, но срок не истек и люди должны не пугать власть басней о нем, а любого, кто в пальто под стать и в масть лицом, сажать без вины в дурдом.

— Но у подлеца, — предупредил он, — ни рыла не видать, ни лица!

И больше, кроме: «И в дурдоме не трожь его!» — не узнали от приятелей ничего хорошего.

Затосковали искатели горше страшного, издали смех невпопад и стали опрашивать всех подряд.

Тайком, в темноте, обошли врагов.

Те прямиком сказали, что охломон — жив:

— А сбежал генерал от долгов и чужих жен. Из-под земли бы достали, но — вооружен. Нищий — очень, а тыщами ворочает. Вам — едва ли найти. Нам — не по пути!

Втихую, как в плохую кастрюлю, заглянули к Трупу на работу.

Там затянули скупо, не в охоту:

— Чубатый — беда бюрократа. Ходит сюда вроде по субботам, за зарплатой. А сейчас — среда: рано. Вначале и увольняли, да профсоюз твердолобый спас хулигана. А чтобы хам сам с нас груз снял, шанс — мал!

По секрету нашептали, что бездельник пустил в распыл смету на ракету без винта, но не внедрил ни гайки, ни болта. Изобретал зато и без денег, но хуже не слыхали: то металл для пайки аномалий, то веник для водородных деталей, то посуду для голодных, то чудо-мужа для бесплодных гениталий:

— Отшельник, а пропал — от прыти! Ждите событий!

Побывали и у полковничьей крали.

Состояла веселой горничной при генерале и изображала игрунью: встречала с голой грудью без размеров, а под одеялом скрывала от мух двух младших офицеров, уплетавших глазунью.

Но кавалеров называла сволочью и пробой материала:

— Нахватала чудил в суете, а оба — не те!

И с горечью кивала соском на подоконник:

— А полковник — изменил. Прокатил с ветерком без коляски. Погубил свою мамзелю. С неделю даю без ласки!

Рассуждала — давала совет:

— Ловкий шулер — для страховки умер. Кидала! В кювет! От своего и подлог — вдвойне: лег на дно, а по губе — мне! Возьмите его за китель, нет, за хребет, а заодно скажите: жду. Себе на беду. Хмурая, как купюра. Дура я дура!

После крали гости посещали многих: обивали пороги у знакомых и свойственников, у законных родственников и пугливых свидетелей, у говорливых радетелей беглецам и очевидцев интриг, которые в разговоры не вступали, а представляли в лицах: «Вам — фиг!»

И вскоре осознали, что заплывали из моря в лужу: что живой Труп, как гнилой дуб, никому не нужен, что ему и враг, и подхалим — что пятна чужой плоти и кожи, а им в охоте на бродяг бесплатно — никто не поможет.

И тогда передали в эфире и шире, что потеряли без следа чубатого молодца, творца и любимца женщин, и не проходимца из деревенщин, а бойца, проповедника и богатого наследника — не меньше.

И обещан, мол, за находку и стол с хлебосолием, и сад орхидей, и, более того, вклад на разработку его идей.

Призыв — не допрос: красив и богат!

И принес результат: Трупом назвались лучшие люди, видные и не пьющие.

Однако зависть — орудие, присущее глупым зевакам — исказила правосудие до обидного брака.

Голодный ученый принародно, для всего света, провозгласил, что Труп — это он, что не туп и наделен даром, а для старых и облеченных его любовью изобрел эликсир здоровья.

А на раздольный хлебосольный стол и бровью не повел.

Но при вручении направления на работу заглотнул орхидеи и вместо известной идеи изрыгнул на стол рвоту.

Получилось, что едва неуклюжий нахал прибрал к рукам права на особое пособие, тут же доказал, что сам — обреченный на хилость ублюдок, а изобретенный настой — пустой предрассудок.

Ради морали невежде в награде отказали:

— Прежде, — втолковали, — лечи свой желудок, а диплом во врачи и ключи от хором получи потом!

Молодой политик признал на демонстрации, что — не юнец, а Труп, отец и пуп нации. И не меньше.

Заверял вдогонку, что — не больной паралитик, а любимец женщин.

И каждую мать своего ребенка призывал, как отважную женку, голосовать за него, а не его противника — циника и подонка.

Обещал за успех гостинец для всех: материал на пеленки и сад.

Но сыграл — невпопад.

Бывшие крали Трупа собрали группу избирателей, поймали говорившего как предателя и клопа и — разодрали на нем одежду до пупа и ниже, а между тем кричали:

— И стати оторвем, и совсем забьем!

— Хватит брюхатить! Кот бесстыжий!

Но раздев пылко, отступали с ухмылкой:

— Не тот!

— Не на дев женилка!

— Не любимец, а проходимец!

— Не кот, а пес!