Тоби Янг - Как потерять друзей & заставить всех тебя ненавидеть

В мире, где обитают Гарри и Тина, общественная сфера более значима, чем личная. Нельзя сказать, что здесь восприятие важнее реальности. Восприятие и есть реальность. Для людей с такими громкими именами как Гарри и Тина публичная сфера единственно значимая. В ней они живут. С той минуты, как стали публичными людьми, они взирают на все глазами тех, кто, по их мнению, следит за каждым их шагом. Размышляя о том, как поступить, они не становятся на позицию обычных людей, а оценивают событие с точки зрения того, как это отразится на их репутации. Проведя таким образом несколько лет, у некоторых из представителей из «А»-списка не остается ничего от их внутренней жизни. Они начинают страдать от того, что в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам» Ассоциации американских психиатров описывается как «нарциссические расстройства личности». [173] Нарциссические расстройства личности отличаются следующими симптомами: 1. Преувеличенное чувство собственной значимости. 2. Вера в свою особенность и в то, что понять вас могут только другие особенные люди. 3. Потребность в непомерном обожании. 4. Склонность использовать других людей. 5. Ощущение своего привилегированного положения, из-за чего вы верите, что ваши требования должны автоматически выполняться. 6. Неспособность сопереживать другим людям, похожая на солипсизм. (Солипсизм — доведенный до крайности субъективный идеализм, по которому единственной существующей реальностью является наше «я».) 7. Воспринимается людьми как заносчивый и высокомерный. За известность они платят крайне высокую цену, заключающуюся в их собственном разрушении или по крайней мере в трансформации себя в нечто менее человечное.

Я не утверждаю, будто Гарри и Тина превратились в «монстров-знаменитостей». Единственное, что их объединяет с «тяжеловесами» Нью-Йорка, — повышенная чувствительность к критике. Они отвыкли от драчливой атмосферы Флит-стрит, когда соперничающие журналисты постоянно набрасываются друг на друга. Если кто-то на публике показывает им длинный нос, они уже не могут со смехом отмахнуться, как наверняка делали это в Лондоне. Теперь они за такое мстят.

По словам адвоката «Спектейтора», у Гарри довольно крепкая позиция. Я был уверен в правдивости моей статьи, но это не означало, что я мог выиграть дело, дойди оно до суда. Согласно британским законам о диффамации, не Гарри должен доказывать, что поставленные под сомнения факты ложь. Бремя доказательств ляжет на мои плечи — я должен буду показать, что они соответствуют действительности. То, что большая часть фактов в моей статье уже появлялась в различных нью-йоркских изданиях, еще не подтверждение их истинности. Чтобы убедить присяжных, мне требовалось уговорить источники, на которые ссылаются эти издания, дать показания в мою защиту. А поскольку большинство из них анонимные и проживают в Нью-Йорке, мои шансы на их появление в суде мизерные. Тогда как Гарри утверждал, что у него имеется большое число свидетелей, ожидающих на летном поле в аэропорту Нью-Йорка и готовых немедленно отправиться в Лондон. Если верить письму Теодора Годдарда, в их число входили Сай Ньюхаус, Дик Моррис «президент корпорации «Уолт Дисней» Майкл Эйснер.

И все же ситуация была далеко не так безнадежна. Лучшее, что я мог извлечь из нее, — добиться, чтобы попытки Гарри заткнуть меня получили как можно более широкое освещение в прессе, причем желательно не слишком к нему благосклонное. В любых разбирательствах, связанных с клеветой, истец рискует показаться в глазах других самодовольным и напыщенным из-за решения пойти на такой серьезный шаг ради восстановления доброго имени. И мне предстояло убедить Гарри, что именно это его ожидает, если он продолжит выдвигать претензии ко мне. Почти на месяц мое жилище превратилось в штаб-квартиру кампании, с помощью которой я пытался представить Гарри злым пресс-магнатом, стремящимся заткнуть рот своему самому громогласному критику. Прямо-таки очередная схватка Давида и Голиафа.

К сожалению, организованная мной кампания была не совсем успешной. Как бывший редактор «Санди тайм» и «Таймс» и экс-президент «Рэндом-Хаус» Гарри знал парочку-другую трюков, как представить историю в выгодном для себя свете. Он давал интервью за интервью и клеймил меня как «сталкера от журналистики», пытаясь выставить себя и Тину жертвами, а меня — озлобленным одиночкой. Но его усилия не привели к желаемым результатам. Их богатство и влиятельность мешали всерьез поверить, что они в этой истории пострадавшая сторона. В прошлом году Гарри и Тина приобрели дуплекс на Пятьдесят седьмой Восточной улице за 3,7 миллиона долларов, а несколькими неделями ранее выставили на продажу свою виллу в Хэмптонсе за 2,7 миллиона долларов. Тогда как из меня получился весьма убедительный неудачник. В прессе, освещавшей наш спор, меня называли «мелкой рыбешкой в водах издательского бизнеса», «нищим фрилансером» и «пустым местом». Ассоциация с Давидом и Голиафом — или, как об этом выразились в «Ивнинг стандарт», «либеральным принцем и надоедливым оводом» — была слишком очевидной, чтобы обойти ее стороной.

Самым неожиданным в этой истории стали мои улучшившиеся отношения с Грейдоном. Как только до него дошли слухи, что Гарри угрожает мне иском, он тут же позвонил, чтобы узнать, все ли у меня в порядке.

— Ты не слишком напуган, верно? — спросил он.

— Честно говоря, получаю от этого удовольствие. — Я постарался придать голосу менее вызывающий тон.

— Еще бы, маленький ты засранец.

Он добавил, что мне не стоит слишком бояться, потому что в конце концов ссора закончится тем, что я сделаю себе имя.

— В этом городе есть только два пути создать себе репутацию, — заявил он. — Либо сотворив что-нибудь грандиозное, либо разрушив репутацию кого-нибудь другого. И поверь мне, второе гораздо проще.

Грейдон попросил показать ему копию письма от Теодора Годдарда и перезвонил через несколько дней, пораженный напыщенным тоном послания. Оно и в самом деле было написано в такой самодовольной манере, что у Грейдона невольно закралась мысль, что Гарри и его поверенный просто валяют дурака.

— Ну, например, — воскликнул он, — вот эта строчка, где парень утверждает: «Складывается впечатление, что мистер и миссис Эванс эгоистичные и равнодушные люди, которые беспокоятся лишь о собственных благосостоянии и успехе». Это, должно быть, шутка, разве нет?

Я заверил, что это сказано абсолютно серьезно.

10 марта «Спектейтор» прислал мне по факсу еще одно письмо от Теодора Годдарда, адресованное журналу. В нем Гарри согласился отказаться от иска к изданию, если его письмо будет напечатано в следующем выпуске. Он отказался от всех своих требований, в том числе возмещения расходов на услуги адвоката. Судя по всему, он наконец-то пришел в себя, во всяком случае, хотя бы в отношении журнала. А как же с иском против меня? В письме об этом не было сказано ни слова. Дамоклов меч был по-прежнему занесен над моей головой, и мне оставалось терпеливо ждать, пока через год не истечет срок давности иска за клевету. И в то же время меня не оставляла уверенность, что Гарри не даст ход делу. Как-никак больше всего он беспокоился о репутации, а, угрожая мне иском, наносил ей куда больше вреда, чем одна моя статья. (Как высказался об этом Квентин Леттс в «Ивнинг стандарт» от 4 марта 1998 года: «Подозреваю, что Гарри Эванс, чья любовь к выгодным знакомствам была привычным предметом для его поддразнивания, когда тот жил в Лондоне, подхватил болезнь Манхэттена — фатальное отсутствие чувства юмора».) Когда он осознал, что я отступать не намерен, то понял, что выгоды преследовать меня нет. И кроме того, я был совершенно и полностью разорен. Может быть, я выиграл раунд в схватке с Манхэттеном, но по-прежнему был близок к тому, чтобы проиграть весь матч.