Джон Гришем - Покрашенный дом

Мы приветствовали наших гостей, приезжих с гор, а также и мексиканцев. Людей с гор собралось порядочно, но не слишком много. Как обычно, брат Эйкерс попросил их встать и назвать себя. Они были из разных мест — из Харди, из Маунтин-Хоум, из Калико-Рок, и все они тоже принарядились, как и мы.

В окно был выставлен динамик, чтобы слова брата Эйкерса доносились из церкви до мексиканцев, где мистер Карл Дур-бин переводил их на испанский. Мистер Дурбин был вышедшим на пенсию миссионером из Джонсборо. Он тридцать лет проработал в Перу среди настоящих индейцев высоко в горах, а теперь частенько заезжал к нам с проповедями и показывал фотографии и слайды, на которых были запечатлены разные пейзажи этой далекой страны, где он пробыл столько лет. Помимо испанского, он еще знал один из индейских диалектов, и это восхищало меня.

Мистер Дурбин стоял в тени дерева, а мексиканцы расселись на траве вокруг него. На нем был белый костюм и белая соломенная шляпа, а его голос доносился до церкви, почти такой же громкий, как и голос старины Эйкерса, усиленный динамиком. Рики однажды заметил, что у мистера Дурбина гораздо больше здравого смысла, чем у брата Эйкерса; это свое мнение он высказал за воскресным ужином и вызвал настоящий скандал, не первый и не последний. Это был грех — критиковать своего священника, по крайней мере во всеуслышание.

Я сидел на краю скамьи, рядом с окном, так что мог наблюдать за мистером Дурбином и слышать его. Слов его я разобрать не мог, но уже знал, что по-испански он говорит медленнее, чем мексиканцы. А те трещали так быстро, что я часто поражался, как они вообще умудряются друг друга понимать. Он говорил гладко, предложения его были взвешенные, но в его испанском слышался сильный арканзасский акцент. Хотя я не имел понятия, что он там говорит, все же его речь захватывала больше, чем разглагольствования брата Эйкерса.

Ничего удивительного, что в присутствии такого количества народу утренняя проповедь была длинной, как марафонский забег. Меньше народу — короче проповедь. Большая толпа, как на Пасху или на День благодарения и на Осенний Пикник, — и брат Эйкерс ощущает прилив особого вдохновения. В какой-то момент, где-то в середине его разглагольствований, мистеру Дурбину все это как будто наскучило. И он, уже не обращая внимания на трансляцию из церкви, стал читать собственную проповедь. Когда брат Эйкерс делал паузу, чтобы перевести дыхание, мистер Дурбин продолжал свою проповедь. А когда вопли брата Эйкерса о геенне огненной и кипящей сере достигли совершенно болезненной высоты, мистер Дурбин уже отдыхал со стаканом воды в руке. Потом он уселся на траву рядом с мексиканцами и стал дожидаться сигнала из церкви об окончании проповеди.

Я тоже ждал. И убивал время, мечтая о жратве, которую нам скоро предложат, — блюда с горами жареных цыплят и галлоны мороженого собственного приготовления.

Мексиканцы поглядывали на окна церкви. Уверен, они уже решили, что брат Эйкерс сошел ума. «Не волнуйтесь, ребята, — хотелось им сказать. — Он всегда такой».

Потом мы все пропели пять строф псалма «Ибо Я сужу праведно» как благодарственную молитву. Никто не тронулся с места, пока брат Эйкерс не распустил конгрегацию, очень неохотно. Возле входа я встретил Деуэйна, и мы вместе помчались по улице к бейсбольному полю, посмотреть, не собрались ли там методисты. Конечно, они уже были там: они никогда так долго не молились, как мы.

За задней оградой поля, под тремя вязами, которые на своем веку выдержали удары миллионов «фолов», на столах для пикника, застеленных красно-белыми клетчатыми скатертями, уже раскладывали еду. Методисты так и кишели вокруг — дети подносили блюда, а дамы расставляли их на столах. Я увидел Перл Уотсон и заговорил с ней. «Брат Эйкерс все еще выступает?» — спросила она с улыбкой.

— Он только что нас распустил, — ответил я. Она дала нам с Деуэйном по шоколадке. Я съел свою в два прикуса.

В конце концов начали подтягиваться и баптисты. Послышались возгласы: «Привет!», «Где это вас носило?», «Чего это вы так долго?» Грузовики и легковушки все подъезжали и подъезжали, и вскоре парковка была забита машинами, стоявшими бампер к бамперу вдоль оград, со всех сторон окружавших поле. По крайней мере в одну, а то и в несколько во время игры обязательно угодит неточно брошенный мяч. Пару лет назад новенький крайслеровский седан мистера Уилбера Шифлета лишился таким образом ветрового стекла — Рики так здорово отбил мяч за левую ограду, что сумел заделать «хоум ран». Звук был жуткий — громкий удар, а потом звон разбитого стекла. Но у мистера Шифлета водились денежки, так что никто особо не беспокоился. Он знал, на что шел, когда парковал свою машину. Методисты в тот год выиграли у нас, и Рики был уверен, что тренер нашей команды, то есть Паппи, должен был заменить питчера в третьем иннинге.

Они даже некоторое время не разговаривали.

Столы были вскоре все уставлены огромными блюдами с овощами, тарелками с жареными цыплятами, корзинками со свежим кукурузным хлебом, булочками и другими хлебными изделиями. Миссис Орр, жена методистского священника, командовала размещением блюд, пока столы не приобрели какую-то видимость определенного порядка. На одном стояли только свежие овощи — помидоры десяти сортов, огурцы, маринованный желтый и синий лук. Рядом размещались бобы, фасоль и горох — вигна китайская, горошек заборный, зеленые бобы, приготовленные с ветчиной, лима мелкоплодная. На каждый пикник непременно готовили картофельный салат, причем у каждого шеф-повара был свой рецепт его приготовления. Мы с Деуэйном насчитали целых одиннадцать огромных салатниц с этим блюдом, и все они отличались друг от друга. Яйца со специями были не менее популярны, некоторые блюда с ними занимали по полстола. И последнее, самое главное блюдо — жареные цыплята. Тут их было столько, что можно было месяц кормить весь город.

Дамы все суетились вокруг столов, колдуя над блюдами, а мужчины переговаривались и посмеивались, обменивались приветствиями, но ни на секунду не отводили глаз от цыплят. Повсюду сновали дети. Мы с Деуэйном переместились к одному конкретному дереву, под которым несколько дам раскладывали десерт. Я насчитал шестнадцать контейнеров с самодельным мороженым; все они были плотно укутаны полотенцами и засыпаны льдом.

Как только приготовления завершились утвердительным кивком миссис Орр, ее муж, преподобный Вернон Орр, вместе с братом Эйкерсом встал в центре и толпа присмирела и умолкла. В прошлом году благодарственную молитву Господу возносил брат Эйкерс; в этот год эта честь принадлежала методистам. Каждый пикник проходил по строгому, хоть и неписаному распорядку. Мы склонили головы и стали слушать, как преподобный Орр благодарит Господа за Его милости, за всю эту прекрасную пищу, за хорошую погоду, за хлопок и так далее и тому подобное. Преподобный ничего не забыл. Город Блэк-Оук и в самом деле был благодарен Создателю за все, что Он нам ниспослал.