Евгений Будинас - Давайте, девочки

Они уселись на корточки у Ленки под окном; моросил дождь, а Витька-Доктор на трех оставшихся струнах пытался подобрать аккорды к арии тореадора из оперы «Кармен».

Махлин с Дизелем подсадили Рыжука, и он закинул котенка в Ленкину форточку, тот вцепился в занавеску и истошно замяукал.

– То-ре-а-дор, сме-ле-е-е в бой… – затянул Сюня не своим голосом.

– То-ре-а-дор, тореадор… – включился нестройный мужской хор.

В форточку высунулась Ленкина мамаша в ночной рубашке и попросила:

– Ребята, прекратите, пожалуйста, хулиганить под окнами.

Но жалостливые нотки в голосе ей не помогли. Жалость вообще унижает человека. Тем более что она могла бы и поздороваться. Конечно, если бы в окно царапался тот «представительный почтальон», она бы с ним поздоровалась.

– Мы не хулиганим, а музыкально образовываемся, – вежливо объяснил Махлин-Хитрожоп. – У нас, может быть, репетиция, – добавил он обиженно.

– Заберите хотя бы вашего кота.

– Это не кот, а кошечка. Мы подождем, когда она вырастет и поймает у вас всех мышей.

– То-ре-а-дор, смелее в бой, сме-ле-е-е в бой… – блеял Сюня, который никогда не был в опере и поэтому не знал остальных слов.

– Это безобразие – шуметь под окнами в два часа ночи.

Мишка-Махлин только этого и ждал:

– Сейчас половина двенадцатого. До двух поиграем и уйдем.

– Гене, пожалуйста, уведи своих хулиганов. Или я вас водой оболью…

– Горячей или холодной? – поинтересовался Витька-Доктор, перестав лупить по струнам. – Меня мама всегда в горячей воде купает.

– Лены, между прочим, нет дома, – почувствовав интеллигентскую слабинку в голосе будущего врача, мамаша попыталась слукавить.

Это пусть она не свистит. Ленка наточняк дома. Лежит, небось, в углу кровати, накрывшись с головой одеялом…

– То-ре-а-дор, то-ре-а-до-р-р… – мстила за измену гитара с оборванными струнами.

Маленькая позвонила снова, и, как обычно, начала не здороваясь, будто продолжая разговор:

– Слушай, а ты меня хоть сколько-нибудь ценишь? Или у нас все просто так?

Он засмеялся. У них что – телефонный роман?

В это время связь прервалась. Ну и ладно, подумал он.

К своему удивлению, он заметил, что довольно часто о ней думает. Это – пусть бы, но вот и ход его воспоминаний начинал зависеть от ее звонков и даже как-то направляться ими… Работе это, наверное, мешало, если, конечно, можно назвать работой его прогулки по городу и бесцельное перелистывание рукописи.

Через полчаса телефон зазвонил снова.

– Сударь, я вас не очень отвлекаю? Я тут вот все никак не пойму, почему ты мне не ответил, – голос в трубке щебетал весело, как магнитофон на перемотке: она спешила доразобратъся. – Просто так у нас все было или не просто так?.. Я имею в виду, конечно, тебя, потому что, если для тебя все это было просто, то зачем я тебе морочу голову и прочие предметы?.. Так что признавайся!.. Раз, два… Учти, я считаю до трех… Два с половиной…

– Признаюсь! – Рыжюкас охотно подхватил ее тон.

Он вообще любил, когда девицы стараются. Задают настроение, выстраивают разговор поинтереснее. Он всегда их этому учил, впрочем, он и сам обычно продумывал начало любого телефонного звонка.

– Я признаюсь вам, сударыня, что в любви… Я никогда и ни с кем еще не объяснялся.

– Как это? Ты ведь три раза женился…

Когда это он успел ей столько всего насообщатъ?

– Представь себе, как-то ухитрялся обходиться без розовых слюней и возвышенных признаний…

– Всегда-всегда?

– Кроме первого раза. И то не вслух. Но женитьбой там и не пахло.

– А как пахнет женитьба, товарищ писатель? – она его подловила на слове. Это ему тоже понравилось: слух у девочки есть. Хотя достойный ответ сразу и не придумался.

Через две недели Ленка встретила его с тренировки, как ни в чем не бывало:

– Между прочим… большая луна…

И выжидающе посмотрела куда-то в сторону.

Она все время так приходила. Может, это совпадение, но как бы они ни ругались, в полнолуние наступал мир.

Она, как кошка, чувствовала луну.

Рыжук это случайно обнаружил, а потом проверял: как только луна становилась круглой, Ленка тут же заявлялась мириться. Он как-то сказал ей об этом, она разозлилась и обозвала его чокнутым. Но в полнолуние снова заявилась:

– Пошли целоваться? Сам говоришь, луна… Фу, дурак, всю обслюнявил… Тут же люди…

Но на сей раз мириться с нею он не собирался. Встретиться сговорились, но только чтобы наконец расставить точки.

Всю жизнь Рыжюкас пытается расставить точки, хотя уже и тогда, в самом начале, понимал, что так ведут себя только последние зануды…

Но вдруг повалил снег. Какие там еще точки, когда такой снег в середине мая!

Снег повалил с раннего утра.

Он шел, нахлобучивая шапки на крыши застрявших машин, залепляя глаза прохожим в летних плащах, заваливая проезды.

Тяжелые липкие хлопья цеплялись за листья деревьев, сучья и ветки трещали под их весом, снежные комы обваливались, шлепались на асфальт и на клумбы с недавно высаженными пионами… Все машины треста очистки города, сверкая мигалками и воя сиренами, выползли на подмогу дворникам, бессмысленно суетившимся со скребками и лопатами.

В полдень снег и не думал сдаваться.

В шесть часов вечера он уже побеждал, загоняя прохожих на узенькие тропинки в сугробах, заставляя машины барахтаться в снежных завалах.

Вместо трех семидесяти на счетчике громко щелкнуло ровно двадцать рублей, когда водитель, чертыхаясь и проклиная божью блажь, остановился возле Ленкиного дома. Двадцать рублей это ровно половина всех его сбережений.

Ленка ждала его в своей подворотне.

– Ого, да мы, кажется, разбогатели!

– Мы не виделись сто лет, – правильно начал Рыжук, выходя из такси. – Потому что я не просто круглый дурак, а дурак, набитый круглыми биллиардными шарами.

– Это прогресс. Теперь нам осталось только извиниться перед Витаутасом, – неправильно начала Ленка, нарочно назвав этого яблонутого Витаутасом. Тоже нашла великого князя!

– Мне это сто лет не нужно, – обрезал Рыжий. – Твой Витаутас сам будет долго извиняться, если снова полезет не в свое дело. Считай, что мы так решили все вместе.

– Вы все вместе биллиардные дураки, не знаю, конечно, что бы я без вас делала, но почему ты думаешь, что именно он лезет не в свое дело?

– Может быть, я лезу не в свое дело?

– Тебе не вредно бы это понять… – Это в том смысле, что с Витюком они были знакомы гораздо раньше, чем появился Гене в своих кедах.

– Ясно, – Рыжук замолчал. Он молчал ровно столько, чтобы продемонстрировать, как обижен. – А зачем он к тебе приходил?

– Чтобы занести пластинку Рея Кониффа. Ну где голосами поют, как оркестр. Мама в восторге… Между прочим, он очень старается, чтобы нравиться моей маме…