Евгений Будинас - Давайте, девочки

Но он вернулся.

И даже не понял поначалу, что же у него дома изменилось.

Потом сообразил, что изменилось главное: она больше никого не ищет. Он даже подзаводил ее на «последнюю попытку», когда замаячил какой-то интересный вариант… И увидел, что никакие варианты ей больше не нужны. Таким образом выходило, что в его жизни свершилось совсем уже неожиданное: нашлась наконец та, которая если и не бросилась за ним в пропасть, сломя голову, то осталась с ним рядом.

Так выходило, что он для нее теперь – как бы лучший из всех принцев. Причем определенно лучший, даже единственный. И это безо всяких сомнений, без досады и сожалений о каком-то ином, упущенном варианте – она ведь ничего не упускала, все перебрала, активно и добросовестно проискав всю жизнь. Но так получилось, что лучше его не нашла. Вот и осталась рядом.

Понял Рыжюкас это совсем не сразу, а только когда, после разговора с Резилой, ему пришлось позвонить ей, чтобы сговориться о ее встрече с хирургом. Да и сама она это поняла, только услышав от него про болезнь и узнав диагноз. Еще совсем недавно она уверяла Рыжюкаса, что ей надо привыкнуть жить без него, на что она себя настроила, а тут вдруг растерялась и сказала, чуть не заплакав:

– Это нечестно. Я к этому совсем не готова… Без тебя я ведь уже не смогу.

И сама удивилась, что такое вдруг произнеслось.

Рыжюкас опешил.

Его выбрали. Он прошел конкурс.

Оказалось, что это всегда было для него важным. Может быть, самым важным.

Оказалось, что здесь, в самом важном, он победил. Его Система несокрушима, она сработала и оправдала принцип: свобода пуще неволи.

Или, напротив, Система просто заглючила? И это уже окончательный сбой? Ведь так по всему получилось, что свободной любви все же нет.

Но он не мог остаться при ней умирать, у нее на руках угасая.

Рыжюкас понял, чем отблагодарит Последнюю Жену за ту окончательную победу, которую она ему подарила. Он тихо уйдет: она и со здоровым с ним намучилась, к чему же ее доканывать, став подыхающим.

Сразу тут и с Маленькой все сошлось… Пусть она примет финальную эстафету, ей по молодости с ним возиться совсем не так тяжело, в молодости все теряют время, срываясь на шабашку, зато она все получит, как только он уйдет.

Это будет гораздо быстрее, чем она успеет к нему привыкнуть, и уж тем более ему себя подарить, угробив на него свою юность. Она сделает его счастливым всего-то на несколько месяцев. Совсем счастливым, потому что он никогда не узнает, что будет с нею дальше, как она распорядиться своей свободой от него, обретенной задолго до первых морщин.

Ему снова повезло. Все так удачно сходится.

Он осуществит свою мечту. Он будет писать, потом диктовать, а она будет слушать… Он купит свою мечту ценой всей жизни: когда жизнь коротка, это так легко. Ведь почти ничего не нужно взамен.

Получалось все действительно очень щедро, хотя и не вполне по его воле…

Вот это все он и выдал Мальку, позвонив на ее шикарный телефон.

Маленькая, выслушав его возбужденную речь, долго молчала.

Потом начала медленного говорить. Меньше всего в ее голосе было восторга.

Она ждала от него чего угодно, но только не этого. Она никогда не собиралась к нему на работу. Тем более на шабашку. Да, вначале они об этом думали, тогда она, может быть, и собиралась. А теперь она думает, что не собиралась никогда. Она не обязана помнить. Он же сам учил, что прошлое зависит от того, как на него посмотреть. У нее теперь другое настоящее, она так решила и на все теперь смотрит совсем иначе…

Она не собирается себя отдавать – в обмен на какие-то шмотки, на все его «сокровища» – жизненый опыт, квартира, машина, рукописи – и даже на его «бессмертные» афоризмы. В обмен на все, что он так «щедро» готов ей после себя оставить, сначала «вышабашив» из нее все соки и использовав ее, как, как… как всех предыдущих.

Всем услышанным она ошарашена.

Теперь о болезни – она говорила резко, но строго по пунктам, ничего не пропуская – очень жаль, что так получилось… И что такой маленький ему отпускают срок. Тут она отметила, с явным к нему сожалением:

– Сейчас от тебя остался хотя бы сын…

Наверное, знай он тогда, что в поезде у него был последний акт перед занавесом, он разрешил бы ей оставить ребенка, не очень заботясь даже о том, чей он. Какая теперь ему была бы разница!

– Все рухнуло, – сказала она. – Надо было оставить. А теперь у тебя этого никогда не будет. И у нас…

– У нас? – переспросил он.

Нет! Это ему послышалось! Она ничего, «понимаешь, ничего!» больше не хочет. Она никогда ничего не понимала и не хотела понимать, но она теперь… она уже ничего не хочет… Скорее всего, она ему этого никогда не простит… Ой, блин, «никогда» для него теперь – это же совсем ненадолго… Но нет же, нет, она не это имела в виду, ее вообще это не касается. Она уходит, она уже ушла. Все его «контрактные» предложения – «Боже, какая чушь!» – для нее оскорбительны. Она не продажная девка, не домработница и не сиделка. На таких условиях он ей не нужен – ни сейчас, ни после и вообще никогда…

– А на каких условиях я тебе нужен?

– Уже ни на каких. Я не хочу… – Она в бессилии перешла на крик. – Я ничего не хочу! Ты скотина. Ты тупая, бесчувственная скотина. И я не хочу тебя понимать. Я не буду, я не хочу делать тебя счастливым. Ни на два года, ни на один день. Ты! Этого! Не! Заслужил!

– Малёк, опомнись! Мы, может быть, говорим с тобой в последний раз…

– Ну почему ты все делаешь как в последний раз? Почему тебе всегда надо принимать решения? Неужели ты не понимаешь, что всю свою несчастную жизнь ты проигрывал именно из-за этого. Начиная с Ленки…

Малёк снова билась, как птица в стекло:

– Почему ты не можешь просто жить? И будь что будет. Сегодня так, завтра иначе. Ты ведь и на прошлое смотришь из настоящего. И все крутишь с ним, все финтишь. А будущее? Зачем в него вообще заглядывать? Зачем все планировать? – Она била его наотмашь. – Почему ты такой зануда? С этой своей системой… И почему именно я? Почему? Я? Должна? Все? Это? Терпеть? У тебя есть жена, дети… Ну что такое у нас вообще было?

Она, конечно, одумается и все поймет, подумал он с тоской. Но теперь уж вернуться она точно не успеет. То есть он не успеет ее дождаться. Рыжюкасу вдруг показалось, что единственное, чего он сейчас не хочет, так это не успеть ее дождаться.

Но вот для нее… На самом деле, а что, действительно, что у них было? Спальное купе – четыре часа с таможенным досмотром. Еще несколько часов дурацких телефонных разговоров, потом три безумных дня у него дома и месяц любовной невнятицы, когда они торговались друг с другом, как два старых еврея на одесском привозе…