Альберто Васкес-Фигероа - Айза

— Все вроде бы шло хорошо! — жаловался он, потирая поясницу. — И вдруг, когда я совсем вроде бы освоился, эта чертова скотина внезапно останавливается, и я лечу вперед, словно меня швырнули в море с носа корабля.

Аурелия, в свою очередь, отказалась от передвижений на лошади, разве только до фермы и обратно, и то медленным шагом. Зато Айза с гнедым на третий же день словно превратились в единое целое, и Акилес Анайя спрашивал себя, зачем этой девушке его уроки, если жеребцу, казалось, и не требовалось отдавать команды — он выполнял их и так.

Со временем льянеро оставил всякую попытку понять что-либо в отношении этого необычного существа, пожаловавшего даже не из другой страны и другого континента, а, судя по всему, из другого мира, и покорно следовал примеру Аурелии и ее сыновей, которые на всякое чудо и необычный поступок девушки говорили: «Ну, это же Айза!» Объяснить это ничего не объясняло, зато, по крайней мере, не надо было ломать голову над тем, что было уму непостижимо.

Коровы давали больше молока, когда она их доила, куры неслись, когда она их об этом просила, а чертов петух, клевавший без разбора и своих, и чужих, вертелся у ее ног, точно собачонка. Расскажи ему об этом кто-то другой, никогда бы не поверил, но сейчас это представлялось ему в порядке вещей, все равно как ежедневный восход солнца.

С тех пор как приехали Пердомо Вглубьморя, имение преобразилось, и старик решил попросить хозяйку не переводить его в главную усадьбу, поскольку он всегда хотел умереть в «Кунагуаро», а теперь вдобавок исчезло и тягостное одиночество, которое раньше часто повергало его в уныние.

Казалось, он на склоне лет вдруг обрел семью, которая любила его и уважала. И по вечерам внимательно слушала его рассказы про льяно или сельву: все-таки Акилес Анайя помотался по свету, а в молодости был и бакеано, и сирин-гейро [46] Сирингейро (порт. siringueiro) — сборщик каучука. — там, в районе Кунавиче, Высокого Ориноко или на отрогах Рораймы, уже на границе с Бразилией.

— Вот этот шрам — память о стреле мотилонов [47] Мотилоны — общее название различных групп индейцев, оказавших сопротивление европейским колонистам. ; в ноге я ношу пулю колумбийских угонщиков скота, а в ту часть тела, которую не могу показать из уважения к дамам, меня укусила пиранья, когда однажды мы переходили реку вброд с отбившейся частью стада.

Долгие вечерние разговоры, хорошая еда, поразительные чудеса, работа, которой хватало, и приятная компания — все это скрашивало жизнь старика. А между тем жара, пыль и засуха превращали равнину в ад, комары и мошки словно обезумели, и каждое утро тысячи глаз поднимались к небу в надежде, что на востоке появятся робкие облачка, предвещающие конец агонии.

Естественный отбор делал свое дело, и льяно было усеяно трупами самых слабых животных, в то время как птицы, питающиеся падалью — единственные счастливцы в такое время года, — наедались от пуза или кружили все ниже и ниже над телятами или жеребятами, которые, пошатываясь, брели куда глаза глядят по бескрайнему окаменевшему морю.

Если и было на свете существо, которое Айза Пердомо терпеть не могла, то это самуро — черная вонючая птичища, способная выклевать глаза коровенке, в которой едва теплится жизнь, или влезть в брюхо кобыле, чтобы наброситься на еще трепещущие внутренности. И хотя девушка не дрогнула во время нападения морского чудовища глухой ночью и разгуливала без оружия среди диких тварей, которыми кишмя кишели стоячие озера, каньо и мелколесье, стоило ей только увидеть одну из этих трусливых, гадких птиц, не осмеливавшихся подступиться к тем, кто еще не оказался на пороге смерти, как ее тут же пробирала дрожь.

Почему?

Не было смысла постоянно искать внутри себя ответ на этот вопрос, поскольку самуро были связаны не столько с прошлым, сколько с будущим, которое ей не удавалось разглядеть, однако что-то ей подсказывало, что птицам-падальщикам в нем отведена важная роль. В то утро она заметила, что они кружат с большей настойчивостью, чем обычно, и не могла выбросить эту картину из головы, когда у нее за спиной раздался голос, сильно напоминавший карканье:

— Здесь есть кто-нибудь?

Аурелия с Айзой встали — в тот момент они доили коров — и из полумрака стойла оглядели двух мужчин, чьи силуэты вырисовывались на фоне ослепительного солнечного света.

— Да. Есть, — ответила Аурелия. — А вы кто такие?

— Мирные люди. Мы ищем Акилеса.

— Его нет. Он вернется к вечеру.

— Вы могли бы дать нам немного воды? Саванна — прямо пекло какое-то.

Айза прошла вглубь просторного помещения и вернулась с полным кувшином воды, который протянула незнакомцам.

Кандидо Амадо взял его не сразу, потому что все его внимание было приковано к девушке, которая постепенно выступила из темноты и ослепила его сильнее, чем огненное солнце, сиявшее у них за спиной, и все же принял предложенный кувшин, жадно напился и передал сосуд Рамиро, который так и стоял в оцепенении, хотя беспрестанно рыскал глазами вокруг.

— Спасибо! — поблагодарил Кандидо, пока пеон пил. — Вы здесь люди новые, правда?

Айза молча кивнула, и он добавил:

— Работаете у моей кузины?

На этот раз выступила вперед Аурелия и кивком указала дочери, чтобы та вернулась к коровам.

— Мы работаем у доньи Селесте, — сухо ответила она. — Но ее нет, и я вам уже сказала, что ее управляющий до вечера не вернется.

Кандидо Амадо снял засаленную шляпу и вытер платком потную, очень светлую лысину, которая составляла контраст с лицом, загоревшим на солнце. Несколько секунд он рассматривал Аурелию, однако его внимание тут же переключилось на Айзу, которая вернулась к своей работе.

— Мы подождем, — сказал он.

— Не здесь, — быстро отреагировала Аурелия. — И не в доме. Я незнакома с обычаями, только мне велено никого не впускать.

Мужчины воззрились на нее, удивленные твердостью тона, и тогда Рамиро вмешался:

— Но ведь мой хозяин — кузен сеньоры. Мы не бродяги.

— Представляю себе! — Женщина не утратила своей решимости. — Однако я следую указаниям. Вы можете подождать под навесом или под деревьями. Я принесу вам воду и еду.

В глазах Кандидо Амадо сверкнула ярость, и в какое-то мгновение показалось, что он вот-вот набросится на женщину и ударит ее, но присутствие Айзы, не спускавшей с него глаз, заставило его сдержаться, и он процедил сквозь зубы:

— Ладно! Мы уходим. Но предупредите Акилеса, что завтра я вернусь, и, если его не будет, я подожду его в доме, нравится вам это или нет! Всего наилучшего!

Он повернулся, не дожидаясь ответа, и, вскочив на свою красивую кобылу, яростно вонзил в нее шпоры и поскакал галопом.

Аурелия провожала их взглядом, пока они удалялись, оставляя за собой густое облако пыли, и, покачав головой, вновь присела поблизости от дочери.