Иштван Эркень - Путь к гротеску

Постоянные клиенты «Сибирской куницы», знаменитые актрисы и светские красавицы, должно быть, хранят где-то в глубинах памяти этот галантный поклон. Прохоцки придавал большое значение тому, с каким настроением покинет клиент его заведение.

Дома он с осторожностью, чуть ли не по капле цедя, сообщил о свершившемся событии, но Ирму все-таки прихватил приступ стенокардии. Долго отлеживалась она на кушетке, укутанная теплым пледом, пытаясь побороть одышку. Прохоцки положил ее ноги к себе на колени и, расшнуровав ботинки, принялся с профессиональной ловкостью массировать отекшие лодыжки — все время кверху, по направлению к сердцу… Когда дыхание Ирмы стало легче и сердцебиение утихло, они еще с час безмолвно просидели на кушетке, укрыв ноги пледом.

Им не было нужды в словах. Они настолько знали друг друга, что происходящие с ними события приводили им на память одни и те же слова, в забывчивости же своей они забывали об одном и том же, подобно тому как короткое замыкание гасит свет сразу в нескольких помещениях. Вот и сейчас они одновременно сбросили с себя плед. Глубоко вздохнули — оба сразу. Затем женщина приподнялась на локтях и попросила подать ей обувь. Пока муж зашнуровывал ей высокие ботинки на суконной подкладке, она медленно обвела взглядом комнату.

— Интересно, — вздохнула она, — что докторша скажет.

Это замечание прозвучало несколько странно. Естественнее было бы первым делом подумать о родных детях, а не о жиличке, которая в конечном счете им чужая. Однако старика это не удивило: мысли его, как нитка за иголкой, следовали за ходом мысли супруги.

Он кивнул и сказал всего лишь:

— Бедняжка.

И снова наступила пауза, как раз достаточная для того, чтобы мысли человека успели обежать по кругу.

— Как только нас здесь не будет, — продолжила жена, — этот доктор Браниско пролезет сюда.

— И я тоже об этом подумал, — согласно кивнул Прохоцк и. — По-моему, докторша его простит.

Мужа жилички, с которым она жила врозь, на самом деле звали не доктор Браниско, а Казмир Андришка. У стариков Прохоцки это было общей слабостью: будучи не в силах запомнить новые фамилии, они подставляли взамен какое-нибудь другое, более привычное слово. Если, к примеру, их знакомили с человеком по фамилии Кирай [4] Король (венг.). , то по возвращении домой один из них ронял замечание: «Этот Владислав производит впечатление весьма утонченного господина», и другой тотчас понимал, о ком идет речь, а новое прозвище раз и навсегда оставалось за человеком. Например, Желтова, продавца из угловой бакалейной лавки, Ирма окрестила «Лимончиком», и эту кличку перенял от нее не только муж, но и все жители квартала.

— Ну, а теперь надо отправить телеграмму, — сказала Ирма.

— Я как раз хотел сказать, — кивнул Прохоцки. — Ты полежи еще чуточку, а потом сходим на главный почтамт.

Он очень медленно усваивал какую бы то ни было перемену, а Ирма обладала как раз противоположным характером. События подталкивали ее к действию; вот и сейчас она не в силах была усидеть без дела: поспешно оделась, пришпилила к седым волосам подкладной пучок, при этом составляя вслух текст телеграммы для дочери.

— Почта никуда от нас не убежит, — пытался сдержать ее рвение муж. — Приведи прическу в порядок, а потом вместе напишем.

Жена и внимания не обратила на его слова. Чуть шепелявя — так как шпильки она держала наготове, зажатыми в розовых, по-девичьи мягких губах, — она продиктовала мужу текст телеграммы. И Прохоцки опять понапрасну пытался воспротивиться: на почту пришлось отправляться немедля, Ирма ни на миг не давала передышки им обоим. Она гнала дела перед собою, как свору собак; в ее грузном теле жила подвижность ласточки.

По пути она на минуту остановилась у ручного ткацкого станка, с которого свешивался на пол шарф в шотландскую клетку. Взглянув на недоконченную работу, она с вырвавшимся из глубины вздохом простилась с нескончаемыми вечерами, когда они с мужем общими усилиями ткали цветные шарфы. В течение нескольких лет они существовали лишь на те скудные средства, что кооперация платила за шарфы и докторша вносила за комнату; присылаемые из-за границы посылки лишь изредка облегчали их участь.

Ирма положила шарф на столик. По ее белокожему — сердечком — лицу типичной бабушки, обычно бархатистому и матовому, как яичная скорлупа, разлился румянец. Зарделись и обе висячие родинки — у основания носа одна и на пухлом, с ямочкой, подбородке — другая. Склонившись на плечо мужа, она прошептала:

— Все-таки господь сподобил, Михай…

Это были их последние спокойные минуты. Начиная с этого момента им больше некогда было радоваться предстоящему отъезду. Шел спешный обмен телеграммами. Супругам пришлось составить дорожный план, что оказалось не так-то просто, потому что дети и прочие родственники — все предъявляли на них права: им хотелось повидать главу семьи, похвастаться своим жильем, детьми, коммерческими успехами. Но разработать такой маршрут, чтобы посетить всех, было невозможно, если только не совершить кругосветный круиз… Ветром судьбы семью раскидало по всему миру так, что на каждую часть света пришлось по родственнику.

Миши, их единственный сын, обосновался в Сиднее. Из дочерей, славящихся своей красотой, Лилла с мужем жила в Лондоне, а Вера нашла свое счастье в Канаде. Один из племянников — архитектор Шандор Прохоцки — подвизался в Алжире, а плотоядная Гиза Корнхубер, в пятый раз выйдя замуж, поселилась на ранчо близ Map дель Плата. И вот теперь, когда родители готовились в дорогу, семья, попирая расстояния, словно бы пыталась воссоединиться вновь. «Постарайтесь достать билеты на английское судно, потому что оно наверняка причалит в Портсмуте». Или: «Не понимаю, почему нужно делать крюк ради Вериных красивых глаз, ведь Вера с мужем еще в прошлом году собирались наведаться в Европу». Родители первое время отвечали на подобные письма-телеграммы, а потом Ирма села и в подробном письме Лилле точно подсчитала, во что обойдутся пароходные и железнодорожные билеты и сколько долларов потребуется на прочие дорожные расходы. «Это очень большая сумма, доченька, вы уж постарайтесь распределить ее между собой по справедливости. Что же до наших планов, то мы сядем на пароход в Гамбурге; это кратчайший путь, а мы — люди старые». Материнское письмо вызвало новую лавину корреспонденции, которая теперь уже осталась без ответа. Супруги Прохоцки занялись оформлением документов.

Потребовалась масса справок, разрешений, подтверждений, налоговый лист, медицинское заключение и выписки из метрических книг. Официальным инстанциям не было конца; едва кончали обивать пороги в одном месте, как в другом надо было начинать все снова. Тихая, безмятежная жизнь стариков превратилась в сплошную беготню. Защитная оболочка, благоприобретенная за долгие годы покойного сосуществования, вдруг треснула, а сквозь трещины проглянула разница в темпераментах.