Анн-Лу Стайнингер - С трех языков. Антология малой прозы Швейцарии

Карина говорит женщине рыхлой и дородной в шляпе вазоподобной:

а потом, ни с того ни с сего, она принимается кричать, и никогда не знаешь, почему она кричит, и вынести это невозможно…

они пьют чай-отраву, медный, застывший в чашках, на тарелках белое пирожное, ее рука опускается к тарелке и взлетает, неся ношу, а потом начинает все сызнова, опускается и взлетает, пикирует на тарелку, пальцы подцепляют бисквит, рука поднимается ко рту и там замирает, мертвея

Мишель, уверяю тебя, это ужасно, меня не покидает чувство, что она за мной следит, затаится под дверью и наблюдает, подглядывает, поджидает меня в закоулках, это просто невыносимо, невыносимо

Карина, ну что ты говоришь?

Уверяю тебя, это так, она все время за мной подсматривает, я не выдумываю, нет, сегодня утром вот опять, я сидела писала письмо, а она притаилась за дверью, на корточках, я уверена, а на днях, вечером, когда я вернулась после концерта, она сидела на лестнице и поджидала меня, в пижаме надеюсь, она не очень долго там сидела! я от этого с ума схожу, не знаю, что я такого ей сделала… а тут, в субботу, я была в саду с четой Бо, а она вдруг бросилась на дерево и принялась стискивать его изо всех сил, ты видел, какие у нее остались отметины, Мишель?

они сидят визави, она — прямая, с белой как мел кожей, он — весь шероховатый, с глубокими впадинами и бороздами на щеках, на ней — платье из льна, что растет в полях

Месье Бо сидит в кресле Мишеля и курит «блостеры», на нем светлый с пурпуром пиджак, он улыбается, лицо точно покрыто воском, в ушах тоже воск; она говорит своим обычным голосом, будто тростник шелестит над водой; меня никто не слышит, я — всего лишь маленький круглый глазок, проделанный в стене. Она говорит: да-да, после концерта — все время наше мое ухо прижато к стене, оно скользит вдоль стены, подбирается к незакрытой двери, приникает

Карина наклоняется, кладет блузку на табурет, скидывает домашние туфли, отодвигает их мыском ноги, выпрямляется, трогает воду кончиками пальцев, пена разлетается по ванной, взлетает к потолку; она продолжает раздеваться, будто для кого-то, ее грудь выпрыгивает наружу; она отворачивается, глазам предстают две раковины — ягодицы; ее тело похоже на палочку коричневой корицы с двумя изгибами — груди и ягодиц; она погружается в ванну, покрывается рыжей пеной, пузырьки лопаются от соприкосновения с ее кожей; из пены выступает только ее голова с закрытыми глазами; мои ноздри ловят запах рыжей пены сквозь замочную скважину

Нет, ты не понимаешь, я вовсе не хочу от нее избавиться, просто она путается весь день у меня под ногами, шпионит, ходит за мной повсюду, как собачонка… Эдит занимается ею, насколько это в ее силах, но лучше, наверное, поручить ее кому-нибудь другому, у кого это лучше будет получаться… тебе-то что, Мишель, ты часто в отъезде, вот я — другое дело, меня это выводит из равновесия, надо что-нибудь придумать… Вот недавно, в субботу, когда месье и мадам Бо гуляли по саду, она ни с того ни с сего бросилась обнимать ствол груши, да так, что до крови… я больше не могу это выносить… а ее рисунки, ты видел ее рисунки?

Месье Бо всегда приходит один

пространство листа каляки-маляки

он садится на место Мишеля

карандаш кружит, кружит

они курят его сигареты, дым змеится, закручивается в спирали, скрывает, меняет медленно их черты

круги-улитки, линия должна быть плавной, не отрывая карандаша от бумаги, все сплетается одно с другим, ничто не должно обрываться в пустоту, закрученные круги-спирали, никогда не разомкнутся, никогда не сомкнутся друг с другом

он говорит ей что-то и тянет к ней бокал, по стеклу стекает зеленое, оно дрожит и пенится за стеклом, бокал тянется вперед, затем возвращается назад, снова тянется к ней кокон раковина-ракушка: слизь на песке

тошнотворно-зеленая жидкость стекает к краю стакана, затекает в его рот, отвратительный, гадкий рот, весь в квадратиках, в горошинах, он улыбается скользкой улыбкой, Карина тоже улыбается, ее улыбка как ползучий плющ, она говорит: после концерта никто не помешает, ее губы расплющиваются как волны о край мутного стакана, кружат круги-улитки, скручиваются в комочек внутри раковины-ракушки, под ракушкой жирно-склизко, он садится с ней рядом, стакан к столу прилипает, производя звук молотка

она протягивает к нему руку

спираль замирает, замирает

они держат друг друга за руки, держат за руки, зачем, зачем эта связь, надо убить улиток, улитки — свидетельницы, сообщницы, изничтожить улиток, острый карандаш колет, острое острие

колет

сдохни, мерзкая тварь

сдохни, мерзкая тварь

сдохни, мерзкая тварь

сдохни, мерзкая тварь…

Ее тело продавило себе норку в подушках, подушки хотят поглотить ее тело, обволакивают его запахом перьев и бархата, колечки кудрей прыгают, змеятся по подушкам, на ней танцевальное платье, под которым круглятся выпуклости тела, изгибы, извивы, склоны, возвышенности — тело-дрема, ребро носа, выпуклость скул, — скорлупа гладкого ореха, миндальные скорлупки опущенных век, сфера живота, полушария грудей, холмы бедер, округлости коленей, гарпуны открытых глаз… подобраться поближе к ее плечу, вдыхать запах розмарина и карри

Алина, пойди поиграй, пойди почитай, пойди погуляй по саду, пойди посмотри на воду в водоеме, оставь меня в покое

не уходить, крепко держаться за нее, стать продолжением ее тела, одним целым, как пруд и прутья тростника, не выпускать тростник ее волос, тянуть его, тянуть к воде

Алина, будь славной девочкой, отпусти мои волосы, ты портишь мне прическу

у меня на руках, у меня на лице кружение-струение темного дыма, перед глазами черное кружево, нырнуть в ее волосы, как в тоннель, целиком, зажмуриться от ее тепла, от запаха коры, ничего больше не слышать в этом мареве, в этой черноте

Алина, прекрати, ты мне делаешь больно, будь послушной девочкой

А вот удар вилами, пальцы запутались в паутине волос, в крючьях серег, они цепляются за мои руки-крюки, затягивают меня в черноту, в пустоту, зубы сомкнуты в замок, пауки в подвале

ты совсем с ума сошла, оставь меня немедленно!

упала на ковер, зарылась в ворс, он схватил меня и держит крепко, он кусает мне лоб, щеки, лезет в рот, начинает кусать язык — закричала.

Уверяю тебя, Мишель, я не придумываю, все так и есть, она все время шпионит за мной, даже когда я в ванной, я слышу, как она шуршит под дверью, ты не можешь себе вообразить, с тобой она ведет себя нормально, я же вижу, но я-то, что я ей сделала?.. на днях, к примеру, она вцепилась мне в волосы и не хотела отпускать, она не в своем уме, надо поместить ее в лечебницу, я знаю, ужасно так говорить, но я не хочу, чтобы она жила дома… а эта история с пиджаком, когда у нас был месье Бо, к тому же я не могу больше брать ее с собой в город, я просто сойду с ума… даже Эдит становится страшно, не потому что с ней она ведет себя странно, нет, с ней она послушна, но Эдит видит, как она ведет себя со мной… вот и месье Бо говорит, что ее надобно поместить в пансионат, что там ею будут заниматься, постоянно под присмотром, к тому же у нее, возможно, появятся друзья