Лижия Теллес - Рука на плече

— Не понимаю, доктор.

— Очень просто, Гутьеррес: он превратился в автомобиль, стал автомобилем и однажды утром, выпив голубого бензина, выехал на улицу, подавая сигналы: уу-у! уу-у! Он погиб по вине разини, который ехал по встречной полосе.

— Он умер?

— Да. Теперь вы выговорили это слово совершенно естественно, не правда ли? Вот вам путь к излечению — чтобы победить призраки, надо самому стать призраком.

— Но он же не вылечился, доктор.

Максимилиано нежно дотронулся трубкой до своих улыбающихся губ.

— А что вы называете излечением? Может, вы хотите, чтобы он оставался автомобилем до конца своих дней? Вот вы, например, хотите ли вы жить в таком ужасе до самой смерти? Этого вы хотите? Отвечайте! Хотите страдать от страха, пока не умрете от него?

— Нет, доктор, я хотел бы больше никогда, никогда не испытывать страха.

— Я бы мог порекомендовать вам поработать санитаром в одной из тех больниц, куда пациенты поступают без зеленой веточки в клюве. — Максимилиано улыбнулся, потом деловито взглянул на часы: — Стоило бы вести лечение именно таким образом, больницы — это фабрики покойников, те, кто не умирает от той болезни, с которой туда попал, заражаются там какой-нибудь другой, у вас был бы первосортный материал. Но я думаю, вам стоит пропустить эту стадию, не будем тянуть резину, потому что сегодня у нас последняя консультация, другой не будет.

— Последняя?

— Это была бы потеря времени. Зачем идти к цели в обход? В больнице вы бы привыкли — могу я произнести это слово? — к смерти, и до такой степени, что она вам понравилась бы. От роли любителя вы бы перешли к роли почитателя, как тот пациент, который целыми днями возился с машиной. Но на этом вы бы не остановились, вы бы настолько прониклись своей страстью, что решили бы покончить с собой. Лучше это сделать сразу.

— Доктор?!

— Немедленно. Идите и покончите с собой. Это приказ.

Посетитель встал пошатываясь. Он уронил сигарету в пепельницу и стоял бледный, с отвалившейся челюстью, обливаясь потом.

— Вы серьезно, доктор?

— Никогда в жизни не говорил серьезнее. Только смертью можно вылечить страх смерти. Убейте себя. Вы не хотите освободиться от своей мании? Тогда я вам приказываю: идите убейте себя, — сказал Максимилиано, глядя посетителю прямо в глаза. — Идите и немедленно покончите с собой. Для вас это хорошая смерть.

— Но, доктор, подождите!..

Мягко, но уверенно Максимилиано подтолкнул своего пациента к двери.

— Повинуйтесь. Немедленно. Прощайте.

Он остался один. Подошел к окну и через стекло смотрел на своего собеседника, который, покачиваясь, шел по саду, безвольно свесив руки. Он обернулся еще раз, на лице его было мучительное выражение человека, который забыл сказать — или сделать, — но что?

Когда доктор Рамазиан вернулся, Максимилиано стоял у стола с блокнотом в руках. Трубка была выколочена, пепельница вымыта.

— Ну, Макс, иди обедай. Кто звонил?

— Звонила какая-то дама, но имени не назвала. Звонил еще один пациент, профессор Нобрега, сказал, что сможет прийти только в пятницу, о времени он договорится с доной Дорис.

Доктор Рамазиан раскурил трубку, затянулся и сказал:

— Прекрасно. Больше ничего? Ко мне кто-нибудь заходил?

— Сейчас я подумаю, — ответил Максимилиано, наморщив лоб. Потом посмотрел врачу в глаза: — Нет, никто. Никто. Я могу идти?

— Да-да, конечно, — рассеянно сказал врач, глядя на блокнот с записями. — Прекрасно, Макс. Тебе стало намного лучше. Я очень доволен.

— Я тоже.

— Остался последний шаг. Надо закрепить достигнутое, чтобы избежать рецидивов. Тогда ты будешь совсем здоров.

Максимилиано улыбнулся. И тихо, почти шепотом, произнес: «Здоров-то здоров, только кто меня бензином заправит?»

— Что ты сказал?

— Нет, доктор, ничего. Вы правы. Пойти, что ли, пообедать?

Перевод Н. Малыхиной

Начальник отдела общественных отношений, низенький молодой человек с чрезвычайно блестящими глазками, смущенно улыбаясь, поправил узел галстука и постучался к секретарю отдела общественного и личного благосостояния.

— Разрешите, ваше превосходительство?

Секретарь отдела общественного и личного благосостояния поставил на стол стакан с молоком, повернулся во вращающемся кресле и вздохнул. Был он человеком бесцветным и вялым, с влажно отсвечивающей лысиной и мягкими руками. Он бросил внимательный взгляд на свои ноги — правая была обута в туфлю, а левая — в толстый вязаный шлепанец с плюшевой отделкой.

— Войдите, — сказал он начальнику отдела общественных отношений, который уже заглядывал в дверную щель. Его превосходительство скрестил руки на груди: — Так что же, коктейль прошел удачно?

Говорил он спокойно, но словно тихо жалуясь на что-то. Молодой человек выпрямился и слегка покраснел.

— Великолепно, ваше превосходительство, просто великолепно. Устроили его в голубой гостиной, она немного поменьше, как вам известно. Народу было мало, только избранные, очень представительная встреча получилась и в то же время непринужденная, дружеская. Познакомились, выпили и… — он посмотрел на часы, — обратите внимание, ваше превосходительство, сейчас только шесть, а все уже разошлись. Представитель президиума Крыскомитета размещается в северном крыле, рядом с директором вооруженных и разоруженных консервативных классов, который живет в серых апартаментах. Американскую делегацию я поселил в южном крыле. Я недавно ушел от них — они плескались в бассейне. Вечер просто изумительный, ваше превосходительство, изумительный!

— Вы сказали, что директор вооруженных и разоруженных консервативных классов живет в серых апартаментах. Почему именно в серых?

Молодой человек попросил разрешения присесть. Он взял стул, но поставил его на почтительном расстоянии от подушки, на которой покоилась обутая в шлепанец нога секретаря. Откашлявшись, он объяснил после некоторого замешательства:

— Bueno [5] Хорошо (исп.). , я выбирал цвета в соответствии с характерами. — Он оживился: — Американской делегации я предоставил ярко-розовое помещение, они любят яркие цвета. Для вас я выбрал эти комнаты — светло-голубые, ведь я часто видел на вас голубые галстуки. А в северном крыле апартаменты серые. Вам не нравится серый цвет? Он так успокаивающе действует на нервы!

Секретарь с трудом пошевелил лежавшей на подушке ногой. Поднял руку и, глядя на нее, произнес:

— Это их цвет. Rattus Alexandrius.

— Консерваторов?

— Нет, крыс. Впрочем, неважно. Продолжайте, пожалуйста. Вы сказали, что американцы в бассейне. Почему американцы? Разве их несколько?