Анатолий Гладилин - Меня убил скотина Пелл

…С Беатрис он столкнулся в коридоре, и та нежнейшим, воркующим голосом спросила:

— А правда, Андрей, что вы разрешаете Шафранову пить чай в рабочее время с Виктором Платоновичем?

— Может, мы должны запретить Толе ходить в рабочее время в туалет?

— Андрей, вы понимаете, о чем я говорю. Толя может пить чай, кофе, водку — меня это не касается. Но он болтает с Виктором Платоновичем час, два, а поляк и венгр ждут студию. И мы запаздываем с отправкой русских пленок.

— Беатрис, у Шафранова объем работы в два раза больше, чем у Жана Мари. В этом легко убедиться, пролистав студийные журналы. Посылайте нерусских авторов в другую студию. А главное, Беатрис, беседы с Виктором Платоновичем — это тоже наше общее дело.

— Я очень уважаю Виктора Платоновича. Но я администратор и должна следить за работой студий. Здесь не кафе и не благотворительная организация. Американцы платят зарплату Шафранову как технику, а не за разговоры с авторами. Пусть Толя приглашает Виктора Платоновича к себе домой. Когда придет мистер Пук…

— Беатрис, это долгий разговор, а я пишу корреспонденцию. Скажу одно: и мистера Пука, и вас, и меня, и всех гамбургских начальников-дармоедов можно выгнать с Радио вонючей метлой, и от этого мало что изменится. Нас слушают в Союзе потому, что к микрофону подходят такие люди, как Виктор Платонович. После смерти Галича Виктор Платонович — единственная престижная фигура в Париже. Виктора Платоновича надо встречать с оркестром, а мистер Пук должен подносить ему кофе на блюдечке. Короче, не трогайте Шафранова.

Беатрис ответила ему долгим взглядом, и по выражению ее лица Говоров догадался, что она пропускает несколько заранее приготовленных фраз.

— Андрей, я не злая. Но с меня спросят за дисциплину. В Гамбурге перемены. Новый президент привел с собой другую команду. Джордж Вейли, при котором вы могли делать все что хотели, уволен на пенсию. В Гамбурге все являются на работу в восемь сорок пять, а вы приезжаете в бюро после одиннадцати. Джордж понимал, кто такой Виктор Платонович. Я не уверена, что новая администрация будет его также ценить. Пока Виктор Платонович за вашей спиной…

— На нашей с вами памяти, Беатрис, с Радио прогнали пять президентов и шесть директоров русской службы. Прогонят и этих.

— Говорят, что мистер Пелл — человек с характером.

— Когда мистер Пелл сможет за меня написать хоть одну корреспонденцию, тогда мы с ним поговорим.

В принципе Говоров курил мало, но когда писал — не выпускал сигарету изо рта. Мог за час опустошить полпачки. Чем проще была работа, тем труднее она давалась Говорову. Кажется, ничего хитрого: перевести несколько абзацев из французской прессы, переложить их, как слоеный пирог, своими объяснениями, накатать начало, приклеить патетическую концовку — и все дела! Любой профессиональный журналист такие корреспонденции должен толкать левой ногой за тридцать минут. Но Говорова убивали общие информативные предложения. Да, такого-то числа французские ученые (перечислить несколько наиболее известных имен) собрались там-то, чтобы… Такой-то сказал. Такой-то заявил. Такой-то напомнил. Все правильно. Точный перевод с французского. Но когда перечитываешь эти фразы, написанные собственной рукой, хочется повеситься с тоски. А ведь святое дело, митинг в защиту Сахарова! Люся [1] Елена Боннэр, жена Сахорова. , жена Сахарова рассказывала, как они с Андрей Дмитричем берут транзисторы и уходят в ближайший лес, чтобы лучше слышать западные «радиоголоса». В Горьком напротив их дома установили глушилку. В последний ее приезд в Париж, когда Говоров пришел к ней в гостиницу, Люся повторяла: «Ребята, если Запад нас забудет, если Радио перестанет упоминать имя Сахарова, Андрей Дмитриевич погибнет, его просто уничтожат физически!» Надо отдать справедливость Радио, оно Сахарова не забывало. В Гамбурге числились даже специалисты по Сахарову. Говоров из Парижа сделал о нем не меньше сорока передач. Все слова уже были сказаны и пересказаны. Как найти что-то новое? Помнится, в одну из годовщин высылки Сахарова в Горький у советского посольства в Париже собралось всего лишь двадцать человек. Обычно на митинг протеста приходило несколько сотен, а тут — или французам надоело, или виной был сильный дождь. И тогда Говоров обратил внимание на старого профессора математики, который стоял без зонта, с непокрытой головой. Что заставило этого старика, мировую величину в науке, в поздний час, в непогоду дежурить у посольства? И репортаж получился. Но сейчас полная муть: такой-то заявил, такой-то сказал, собрание единодушно приняло… Говоров нервничал и проклинал себя и всех на свете… В пригороде Горького сквозь визг электрической пилы и грохот дробильных машин Люся различит его голос и скажет: «Андрей, это Говоров, слушай!» «Конечно, глупо надеяться, — писал Говоров, — что воздушные шары, запущенные в честь академика Сахарова с площади Трокадеро, долетят до Горького. Однако, возможно, долетит мой рассказ об этом событии…» Хоть одна живая фраза. Уф! Теперь скорее в студию. Толя запишет и передаст корреспонденцию по телефону в Гамбург. Неужели завтра Говорову опять навесят актуалку? Надо позвонить в Гамбург и предупредить, что он работает над большой статьей для своего радиожурнала. Хоть раз в неделю он имеет право писать что-нибудь стоящее, то, что может сделать именно Говоров, а не любой?

Когда-то, когда он был писателем, у Говорова сложился определенный стиль работы. Бурным финишем, работая ночами, он заканчивал книгу, и голова освобождалась. Да, начинались редакционные хлопоты, нервотрепка по пробиванию рукописи, ругань с редакторами, но внутренне Говоров отдыхал. На Радио этой передышки у него не было. За сегодняшней сделанной статьей неотвратимо маячила завтрашняя, и Говоров уже думал о ней.

Оставалось мечтать о последней корреспонденции, после которой он засядет за «нетленку», и будет писать о женщинах и рысаках, о великом искусителе и блаженном обманщике, о том, как летят гуси и как поезд шел, спотыкаясь на станциях.

Он ничего не хотел сообщать Шафранову о разговоре с Беатрис. Очередная интрига Лицемерной Крысы. Зачем нервировать парня? Но когда складывали журнал, в котором стоял материал Виктора Платоновича, посвященный Пастернаку, получился перебор на две минуты. Надо было что-то сокращать. Толя предложил выбросить пару абзацев из статьи Путаки.

Словно в шахматной партии, Говоров просчитал возможные комбинации. Дело было не в минутах, а в человеческих отношениях. Ведь он специально подобрал программы так, чтоб сокращение было необходимо. Говоров знал, что он хочет выбросить. Но инициатива не должна исходить от него, иначе Толя расскажет Вике, и тот обидится. Виктор Платонович — не просто друг Говорова, он его единственный союзник в литературном Париже. Обидеть Вику — значит толкнуть его в объятия к Самсонову. Сам же Вика сказал, что их контакты возобновились. Придется играть по-другому.